– Прочь от нее! – сказал он, обращаясь ко мне и вырывая мою руку из рук Александры Михайловны. – Я вам не позволю прикасаться к жене моей; вы мараете ее; вы оскорбляете ее своим присутствием! Но… но что же заставляет меня молчать, когда нужно, когда необходимо говорить? – закричал он, топнув ногою. – И я скажу, я все скажу. Я не знаю, что вы там
– Молчите! – закричала я, бросаясь вперед, – молчите, ни слова!
– Слушайте…
– Молчите во имя.
– Во имя чего, сударыня? – перебил он, быстро и пронзительно взглянув мне в глаза, – во имя чего? Знайте же, я вырвал из рук ее письмо от любовника! Вот что делается в нашем доме! вот что делается подле вас! вот чего вы не видали, не заметили!
Я едва устояла на месте. Александра Михайловна побледнела как смерть.
– Этого быть не может, – прошептала она едва слышным голосом.
– Я видел это письмо, сударыня; оно было в руках моих; я прочел первые строки и не ошибся: письмо было от любовника. Она вырвала его у меня из рук. Оно теперь у нее, – это ясно, это так, в этом нет сомнения; а если вы еще сомневаетесь, то взгляните на нее и попробуйте потом надеяться хоть на тень сомнения.
– Неточка! – закричала Александра Михайловна, бросаясь ко мне. – Но нет, не говори, не говори! Я не знаю, что это было, как это было… боже мой, боже мой!
И она зарыдала, закрыв лицо руками.
– Но нет! этого быть не может! – закричала она опять. – Вы ошиблись. Это… это я знаю, что значит! – проговорила она, пристально смотря на мужа. – Вы… я… не могла, ты меня не обманешь, ты меня не можешь обманывать! Расскажи мне все, все без утайки: он ошибся? да, не правда ли, он ошибся? Он видел другое, он ослеплен? да, не правда ли? не правда ли? Послушай: отчего же мне не сказать всего, Аннета, дитя мое, родное дитя мое?
– Отвечайте, отвечайте скорее! – послышался надо мною голос Петра Александровича. – Отвечайте: видел или нет я письмо в руках ваших?..
– Да! – отвечала я, задыхаясь от волнения.
– Это письмо от вашего любовника?
– Да! – отвечала я.
– С которым вы и теперь имеете связь?
– Да, да, да! – говорила я, уже не помня себя, отвечая утвердительно на все вопросы, чтоб добиться конца нашей муке.
– Вы слышали ее. Ну, что вы теперь скажете? Поверьте, доброе, слишком доверчивое сердце, – прибавил он, взяв руку жены, – поверьте мне и разуверьтесь во всем, что породило больное воображение ваше. Вы видите теперь, кто такая эта… девица. Я хотел только поставить невозможность рядом с подозрениями вашими. Я давно все это заметил и рад, что наконец изобличил ее пред вами. Мне было тяжело видеть ее подле вас, в ваших объятиях, за одним столом вместе с нами, в доме моем, наконец. Меня возмущала слепота ваша. Вот почему, и только поэтому, я обращал на нее внимание, следил за нею; это-то внимание бросилось вам в глаза, и, взяв бог знает какое подозрение за исходную точку, вы бог знает что заплели по этой канве. Но теперь положение разрешено, кончено всякое сомнение, и завтра же, сударыня, завтра же вы не будете в доме моем! – кончил он, обращаясь ко мне.
– Остановитесь! – сказала Александра Михайловна, приподымаясь со стула. – Я не верю всей этой сцене. Не смотрите на меня так страшно, не смейтесь надо мной. Я вас же и призову на суд моего мнения. Аннета, дитя мое, подойди ко мне, дай твою руку, так. Мы все грешны! – сказала она дрожащим от слез голосом и со смирением взглянула на мужа, – и кто из нас может отвергнуть хоть чью-либо руку? Дай же мне свою руку, Аннета, милое дитя мое; я не достойнее, не лучше тебя; ты не можешь оскорблять меня своим присутствием, потому что я тоже,
– Сударыня! – закричал Петр Александрович в изумлении, – сударыня! удержитесь! не забывайте!..
– Я ничего не забываю. Не прерывайте же меня и дайте мне досказать. Вы видели в ее руках письмо; вы даже читали его; вы говорите, и она… призналась, что это письмо от того, кого она любит. Но разве это доказывает, что она преступна? разве это позволяет вам так обходиться с нею, так обижать ее в глазах жены вашей? Да, сударь, в глазах жены вашей? Разве вы рассудили это дело? Разве вы знаете, как это было?
– Но мне остается бежать, прощения просить у нее. Этого ли вы хотели? – закричал Петр Александрович. – Я потерял терпение, вас слушая! Вы вспомните, о чем вы говорите! Знаете ли вы, о чем вы говорите? Знаете ли, что и