Поспешно уложив куртку, он надел неизменный черный сюртук и привел себя в порядок. Ровно в два тридцать, выйдя из вагона, он направился в гостиницу «Рыжий лев» и заказал номер; как полководец перед битвой, исход которой вызывает сомнение, наш друг в эту ночь почти не сомкнул глаз. В семь утра – нельзя было терять ни минуты – он уже был на ногах и зашагал к усадьбе по той самой аллее, где только что проходили мы с вами. «Лишь бы прийти первым, опередить всех, – мелькнуло у него в голове. – Обделать дельце прежде, чем налетят стервятники из Будапешта. Поскорее заручиться поддержкой Петровича, чтобы он вовремя предупредил о распродаже движимости. На худой конец столковаться с ним, поднять цену, а при дележе выговорить себе утварь».
После смерти княгини в Кекешфальве осталось мало прислуги; Каницу удалось незаметно приблизиться к дому и по дороге осмотреть всю усадьбу. «Великолепное имение, – думал он, оглядываясь вокруг, – и в отличном состоянии! Стены и жалюзи свежевыкрашены, ограда новая… Да, Петрович знает, что делает, как видно, немало ему перепадает с каждого счета за ремонт!» Но где же он сам? Главный подъезд заперт – сколько Каниц ни стучит, никто не отзывается, – во дворе тоже ни души. Черт возьми, неужели он уехал в Будапешт, чтобы договориться с простофилей Дитценгоф?
Каниц мечется от одной двери к другой, кричит, хлопает в ладоши – никого, никого! Наконец, пробравшись через маленькую боковую дверь, он замечает в оранжерее какую-то женщину. Сквозь стекло видно, что она поливает цветы. Хоть один живой человек нашелся! Каниц громко стучит по стеклу. «Эй!» – кричит он и хлопает в ладоши. Женщина в оранжерее вздрагивает, словно ее уличили в неблаговидном поступке; проходит некоторое время, прежде чем она, нерешительно приблизившись, остановилась в дверях, держа в руке полураскрытые садовые ножницы. Каниц видит перед собой немолодую худощавую блондинку в простой темной кофте и ситцевом переднике.
– Однако вы заставляете себя ждать! – набрасывается он на нее. – Куда делся Петрович?
– Простите, кого вам? – переспрашивает женщина, смутившись; при этом она невольно отступает на шаг и прячет ножницы за спину.
– То есть как «кого»? Сколько у вас тут Петровичей? Мне надо Петровича-управляющего!
– Ах, простите, господина… господина управляющего… да… но… я его еще сама не видела… он, кажется, уехал в Вену… Его жена сказала, что к вечеру он, возможно, вернется.
«Возможно, возможно, – сердито думает Каниц. – Ждать до вечера. Проваляться еще одну ночь в гостинице. Опять лишние расходы, и неизвестно, чем все это кончится».
– Проклятье! Надо же было ему уехать именно сегодня! – ворчит он и, обращаясь к женщине, спрашивает: – Могу я пока осмотреть дом? У кого-нибудь есть ключи?
– Ключи? – повторяет она, растерявшись.
– Ну да, ключи, черт возьми! – («Чего она прикидывается? – думает он. – Вероятно, Петрович не велел никого пускать. А, ладно, в крайнем случае дам этой пугливой телке на чай».) Каниц тут же переходит на шутливо-фамильярный тон: – Да не бойтесь меня! Ничего я у вас не утащу. Мне хочется только взглянуть на дом. Ну так как же, есть у вас ключи или нет?
– Ключи… конечно… у меня есть ключи, – лепечет она. – Но… может быть, когда господин управляющий…
– Да я же вам сказал, что обойдусь без вашего Петровича. Ну, полно валять дурака. Вы знаете расположение комнат в доме?
Она еще больше смущается.
– Да, мне кажется… что немного знаю…
«Идиотка, – думает Каниц. – Что за прислуга у этого Петровича!»
– Ну пошли, а то у меня мало времени, – громко командует он и устремляется вперед.
Она следует за ним, встревоженная и в то же время послушная. У входа в дом она снова останавливается в нерешительности.
– Боже милостивый, да отпирайте в конце концов!
Чего она так растерялась? Каниц уже начинает терять терпение. Пока она вытаскивает из потертого кожаного кошелька связку ключей, он на всякий случай осведомляется:
– А вы, собственно, чем занимаетесь здесь?
Испуганное создание смущается и краснеет.
– Я служу… – начинает она, но тут же поправляется: – Я… я была компаньонкой княгини.
У нашего Каница дух захватило. (А смею вас уверить, что такого, каким он был, нелегко вывести из равновесия.) Он невольно отступил на шаг.
– Вы… вы… фрейлейн Дитценгоф?
– Да, – отвечает она, вконец перепугавшись, будто ее обвинили в чем-то преступном.
Что Каницу было совершенно неведомо до сих пор, так это чувство смущения. Но в ту секунду, когда наш приятель уразумел, что нарвался на легендарную наследницу Кекешфальвы, он впервые в жизни страшно смутился.