Здесь невозможно не коснуться самой знаменитой (и чрезвычайно двусмысленной, добавим от себя) роли Высоцкого в кино. Имеется в виду «Место встречи изменить нельзя», где Высоцкий играет именно что «мента». Тема эта обширна и для нас неподъёма: фильм был для своего времени рекордным по количеству разного рода «амнистированных смыслов».
Нам, однако, следует подчеркнуть одно: Высоцкий сыграл так, чтобы максимально сблизить образы «мента» и «урки». Его Жеглов, при всём своём обаянии, по сути тождественен своим «клиентам» — и эффективен именно в этом качестве.[173]
Разумеется, здесь возникает вопрос о «дискурсивной ответственности». Очевидно, что Бродский, случайно написавшей фразу «Но ворюги мне милей, чем кровопийцы», даже в страшном сне не мог предположить, что эти слова станут лозунгом новой эпохи (а относительно его собственной поэзии — самой ходовой цитатой). С другой стороны, какой-нибудь Галич, пишучи очередную злобную песенку «про савецких», прекрасно понимал, что он работает «против власти» и «против народа», причём делал это сознательно и с охоткой.
Случай Высоцкого, как мне кажется, представляет из себя нечто среднее. Скорее всего, если бы ему кто-нибудь объяснил, что он работает на Великую Криминальную Революцию, которая разрушит тот мир, который Высоцкому (несмотря ни на что) был дорог (хотя бы потому, что привычен), тот, скорее всего, просто бы не поверил. Со своей собственной точки зрения, он просто «пел как дышал». Но, будучи гением селф-промоушена, он остро чувствовал, что некие темы и направления «перспективнее» прочих, что есть некое «течение», которое выносит наверх и в которое нужно влиться, чтобы иметь успех.
Этот успех определялся не советским литературным начальством, — но, конечно, и не «народом» самим по себе. За последние десять лет мы убедились, что народ не является субъектом, во всяком случае — субъектом вкуса. Народ любит то, что ему втюхивают в качестве объекта любви; если в советское время это было не столь очевидно, то лишь потому, что некоторые «субъекты культурной политики» находились в тени. «Всенародная любовь» к Высоцкому была надлежащим образом
Высоцкий же, при всех своих дарованиях, оставался тем, кем он был: исполнителем. К сожалению, он оказался талантливым исполнителем.
Но, разумеется, он был не один. Великая Криминальная Революция в России (апофеоз которой пришёлся на девяностые годы прошлого века)
Отлучённая
Елена Трегубова. Байки кремлёвского диггера. М.: Ad Marginem, 2003
Книги про президента Путина уже образовали нечто вроде отдельного жанра: вышло около трёх десятков. Среди них боевик с Путиным в главной роли и две «героические фантастики» с Путиным в роли персонажа второго плана. Остальные написаны серьёзными людьми и посвящены ответу на вопрос «ху из мр. Путин».
Книжка Елены Трегубовой формально принадлежит к той же категории, и отвечает на тот же вопрос. Ответ Трегубовой: Путин — гебистский ублюдок, и остальные вокруг него не лучше. То есть это такое «разоблачение».
Конечно, Трегубова — это тебе не Коржаков какой-нибудь там. Это просто журналистка, работавшая в качестве кремлевского корреспондента газет «Коммерсант», «Русский телеграф», «Известия» в период позднего Ебна и раннего Пу. Благодаря связям в либеральном истеблишменте пристроившаяся в так называемый «кремлёвский пул», то есть допущенная до всяких официальных кремлёвских мероприятий, а также и на закрытые кремлёвские тусовки. На этих мероприятиях познакомившаяся с некоторым количеством известных людей, начиная от двух президентов и кончая Чубайсом. И, естественно, набравшаяся кое-какой конфиденциальной информации. При этом она непрерывно писала об этих людях разного рода гадости в газеты. Какое-то время это терпели: девушка Лена умела хорошо улыбаться при личной встрече. В конце концов неперывно хамящая и мешающаяся под ногами Трегубова всё-таки
Ну что ж, правда так правда. Но какие великие тайны и секреты кровавой кремлёвской власти она раскрывает? Отвечаем: никаких. Ибо секретов ей не доверяли, и правильно делали — да с какой бы радости? Зато она видела «всех этих людей» вблизи, на расстоянии метра.
И что же? Ждёшь описаний каких-нибудь кровавых оргий или хотя бы нешуточных злодейств. Увы, чего нет, того нет. Самое страшное злодейство из всех, в книге перечисленных, — это изгнанием самой Трегубовой из кремлёвского пула. Больше ничего страшного-ужасного на протяжении всей книги не происходит.