Нет пути назад

– От меня? Сударь, да вы бредите. С этим записным мерзавцем мне противно находиться в одном городе, не то что в одном помещении. Вам известно, что он кокаинист?

Не так уж… Но кокаинистов немало, должно прокатить.

– Кокаинист? – настороженно спросил Кордава.

– Вот именно. Кокаинист. И слишком много стал болтать. Ксения Александровна давно просила присмотреть за этим.

Последнюю фразу можно было трактовать как угодно. В разговоре двух офицеров спецслужб она звучала зловеще.

– А я-то тут при чем?

– Мне, возможно, потребуется помощь, – вывернулся я.

– Помощь. Нет, покорнейше прошу, увольте. Мне хватило. Я все сделал как надо, почему вы не можете оставить меня в покое? Что вы задумали?

– Вы полагаете, что из этой ситуации есть другой выход для вас? – в лоб спросил я, нагнетая ситуацию.

Эта фраза подействовала: Кордава, чуть только встрепенувшийся, снова чего-то испугался. Испугался сильно.

– Итак?

Нестор Пантелеймонович махнул рукой.

– Говорите. Черт бы вас побрал…

– Чертей здесь видел лишь Булгаков[58]. Давайте-ка пройдемся по тому, что наговорил вам этот ублюдок Толстой. Возможно, мне удастся не вмешивать в это дело вас.

Мы поднялись. Медленно пошли по тротуару, выводившему в город. Зимние сады… брусчатка, дорогие авто, много электромобилей. Это самые богатые районы Москвы.

– Итак. Что вам сказал Толстой?

– Что надо уничтожить все документы.

– Про деньги? – Я решил с ходу идти ва-банк.

Кордава недоуменно посмотрел на меня.

– Они самые. Кстати, для чего вы воспользовались услугами хакеров? Могли бы прийти ко мне, я и так бы сделал все что надо. Но если желаете…

– Желаю, сударь, желаю.

Думай, думай! Момент истины рядом, надо только его не спугнуть. Одно лишнее слово, одно неосторожное замечание – и все кончено.

Думай!

Всем известно, что вы состоите в партии Ксении Александровны.

В принципе, как нельзя логично. А в какой еще партии я могу состоять, как не в партии Ксении Александровны Романовой, моей бывшей (подчеркну) морганатической супруги и матери моего ребенка? Конечно, она та еще… но ее я знаю с пяти лет. Правда, с пяти. А когда ей было семь, я вдруг осознал свою к ней симпатию. У меня ведь не было отца. А у Его Величества Александра Пятого и его супруги не могло быть больше детей: у Александра Четвертого было аж семеро, а у Александра Пятого только двое – проклятый балет[59]. И теперь-то я понимаю, что я, Володька Голицын, наверное, был для императора таким же своим ребенком, как Ксения и Николай. Летом мы обедали за общим столом в Ливадии, и никто не делил нас на своих и чужих. И синематограф смотрели, и наказывали нас за проделки. Я это помню. И то, что между нами было, тоже помню. Предать не могу. В какой еще партии я могу состоять?

Партия? Да, партия. Она существует. Партия Ее Высочества Ксении Александровны Романовой, которая считает, что она должна стать не Регентом Престола, а полноправной императрицей, наподобие Екатерины Второй. Партия Павла, которому еще слишком мало лет и который слишком рыцарь, чтобы быть настоящим императором. Но это не мое дело, и я считаю, что нельзя менять порядок ради каких-то сиюминутных выгод. Потеряем намного больше. К тому же я знаю: Ксения ненавидит трон, она устала от него, как от тяжелой и не слишком любимой работы. И я ее понимаю – совсем не женское это дело.