Нет пути назад

А его супруга и мать его детей, которая жила в Петербурге и которую он выбрал в казанском медресе, проэкзаменовав сотню девочек на знание Корана и хадисов, относилась к нему с все менее скрываемой враждебностью. Как и положено восточной женщине, она все время молчала и не смела осуждать его, но каждый раз, как только они оказывались наедине, он чувствовал враждебность и отчуждение. И ничего не мог с этим поделать. Он знал и то, что если убьет свою жену, то будь он даже эмиром, ему придется это скрывать. А если скрыть не удастся, его будет судить русский суд, как и любого другого. Двенадцать простых людей, выбранных по жребию[49], будут держать в руках его судьбу.

Он был богат, но в то же время он был вынужден подчиняться нормам и правилам, установленным для него другими. Он не мог ехать на машине даже по Бухаре как ему хочется: полицейские если и закрывали глаза на это, все равно и он, и они знали, что он поступает неправильно. Он не мог убить своего подданного, когда ему этого хочется. Он не мог взять силой женщину, которую ему хочется. Он был сыт, богат, любим женщинами и в безопасности, но его потребность в самореализации Империя не могла удовлетворить. А ему для самореализации, для того, чтобы он мог чувствовать себя на своем месте и в мире с самим собой, нужна была средневековая исламская тирания….

Афганистан, Кабул 19 февраля 2017 года

Черт возьми, Уиллард даже предпочтет участь мученика за идею, а призовую сумму отошлет в распоряжение военной организации ИРА со своими лучшими пожеланиями. И единственный способ разрушить планы Уилларда – сняться с тормозов самому.

Джей Бонасинг.

Игра киллера

Кажется, я нашел ответ. И нашел решение.

Мы допустили ошибку, когда начали отвечать террором на террор. Когда включили террор в список допустимых против противника действий. Почти подавленный, дискредитированный и униженный левый террор, троцкистский террор, разгромленный и забытый исламский террор Востока – все это мы променяли даже не на победы. Мы променяли это на месть. Сладкую и мелочную, по сути, месть за Бейрут.

Я свою ошибку совершил именно тогда. Когда в санатории, где я бросил Юлию одну, ко мне подошел Каха Несторович Цакая и спросил: хочешь отомстить?

И я сказал ему «нет», и это был мой первый порыв, самый искренний, необдуманный и потому самый правильный. Но уже через несколько минут после хладнокровного обдумывания я изменил свое мнение и сказал Кахе Несторовичу «да». И уже через несколько месяцев был в разорванном на клочки религиозной войной Белфасте.

Там я изменился. Научился профессионально лгать и ненавидеть. Окончательно разуверился в людях. И самое главное – именно тогда и я, и мы все совершили грех, за который нас всех сейчас карают. Вместо того чтобы потушить эту проклятую войну, войну между теми, кто носит кресты и молится одному Богу, просто по-разному. Я сам тогда расследовал то, что десять минут назад совершил, и предавал тех, кто считал меня другом, и более того – братом.