Нет пути назад

Он так и не понял, когда был ранен. Наверное, когда эти ушлепки открыли пулеметный огонь. Но не из пулемета – можно было и ноги лишиться. Пуля проделала длинную кровавую борозду на руке, в опасной близости от локтя, и хотя это придавало достоверности всему происходящему, все равно было хреново. Потому что он ни в чем не был уверен, а скрыться с пулевым ранением намного сложнее, чем без такового. Они могут оцепить район в поисках раненого, устроить фильтрацию, да и просто походка раненого человека отличается от походки здорового. Вот такие вот невеселые расклады. Он сам много раз был в шкуре волкодава, идущего по кровавому следу, но никогда в шкуре волка.

Вот и так довелось…

В начале улицы раздался глухой рокот грузового дизеля большого объема. Бронетранспортер.

– Помоги мне… – ему уже нечего было терять, он чувствовал, что с той стороны двери живое существо, – помоги…

Когда фара-искатель с бронетранспортера осветила проулок, дверь внезапно открылась, и он полетел на землю, сильно ударившись. Потом он уже ничего не помнил…

Пришел в себя он черт знает через сколько времени.

Было уже светло – по крайней мере, тот свет, который был в комнате, явно естественного происхождения. Было светло и больно. Он упал прямо на рану.

Дернувшись, он вскочил, скривившись от боли…

Какого хрена, где он?

Это была небольшая комната, размером примерно четыре на три, и из мебели здесь не было совсем ничего. Он лежал на тюфяке, который был на удивление теплым и мягким. Он был укрыт легким одеялом, и, кроме трусов, на нем ничего не было. Пистолет он тоже потерял, точнее, оба пистолета.

Весело.

Он начал осматривать себя и обнаружил, что ранен был не один раз, а дважды. Впрочем, оба раза не тяжело, пули не задели кость, не повредили никакие внутренние органы. Он вспомнил мичмана, с которым когда-то плыл до острова Русский, да еще ночью. Тот потом сказал ему: «Над тобой, салага, Полярная звезда горит». То же самое произошло в Лос-Анджелесе, когда вся полиция города не сумела его остановить. Казалось, что пули его просто боялись и лишь напоминали о себе.

Он осторожно поднялся. Оружия у него не было, но он сорвал простынь с тюфяка[37], скрутил ее в жгут, перехватил. Не веревка, но тоже сойдет.

Крадучись, он подошел к двери и толкнул ее. Та оказалась не заперта.

12 февраля 2017 года

– Так… – сказал Араб, и голос его не предвещал ничего хорошего, – дай угадаю. В доме жила прекрасная принцесса, которая тебя спасла, и ты решил, что день прожит не напрасно.

– Да не так все… – с досадой сказал Малек.

– А как?

Несколькими днями ранее

– Почему ты не открываешь своего лица, сестра? – вдруг спросил Малек. – Разрешено просто носить никаб, в котором открыто лицо.

Женщина отрицательно покачала головой. Когда он пришел, она просто положила ему еды и смотрела, как он ест.

– Ты не хочешь, чтобы я тебя видел?

Малек спрашивал на фарси. Это почти то же самое, что и распространенный в Афганистане дари, считающийся языком цивилизованных людей, в отличие от простонародного пушту. Несколько лет он провел в Персии, за это время не просто научился говорить на фарси, он освоил несколько его диалектов. Сейчас он разговаривал на хорасанском фарси, который свойственен как для персов, так и для афганцев, это язык, схожий и с классическим западным фарси, и с типичным для Афганистана дари.

– Зачем ты спасла меня?

Женщина снова ничего не ответила. Показала на тарелку – ешь…

– Ну, как хочешь, сестра… – Малек обиделся и уткнулся в тарелку.

Женщина вдруг достала листок бумаги из кармашка в никабе, огрызок карандаша. Начала писать…

12 февраля 2017 года

– Здорово. Так она еще и немая…

– Это Нуаль… – сказал Малек.

– Что? Ты о чем?

– Нуаль. Ее так зовут.

– Здорово… И кто такая Нуаль, ну-ка расскажи нам. Что-то меня начинает тошнить от француженок…

Рассказ был простым и страшным. Эту женщину действительно звали Нуаль, и несколько лет назад она была известной всему Афганистану певицей. Пела на мелодичном дари, на английском и итальянском. Нуаль – это был ее творческий псевдоним, она училась в католической школе, открытой в Кабуле одним из католических орденов. Ее родители, вопреки бытующему здесь обычаю, не продали ее, а постарались дать ей образование, чтобы она смогла продолжить род. Возможно, сыграло свою роль то, что она была единственным ребенком в семье, роды были тяжелые, и мать больше не могла иметь детей, а отец не хотел брать вторую жену, чтобы решить эту проблему. Слишком любил мать – тоже нетипично для Афганистана. Как и то, что ее родители были христианами…

Когда пришли повстанцы – их тогда еще не называли «талибы», это название потом появилось, – ни ее родители, ни одна сама не успели бежать.