Нет причины для тревоги

Население квартала изменилось до неузнаваемости. Безработные и алкоголики, сексуальные и этнические меньшинства, как и другие социальные уроды, бродили круглые сутки по одним и тем же маршрутам – от центра по социальному обеспечению до сберкассы и паба, а оттуда разбредались по своим собесовским квартирам, чтобы наутро повторить все те же маршруты сначала. Вместо савойских колокольчиков на шее у них болтались разные амулеты, связанные с религией их предков. Они общались, одалживали деньги и пищевые продукты друг у друга, и им было наплевать, что о них думает остальной мир. Поэтому они совершенно не заботились о собственной внешности, что в конце концов отразилось и на внешнем виде их домов, магазинов, самой улицы. Тротуар был загажен мусором и, в частности, банановыми шкурками и кожурой от других фруктов. Поскользнувшись на такой шкурке, прохожие ударялись затылком о тротуар, что зачастую приводило к кардинальному изменению их мировоззрения. Однако мусорщикам на это было совершенно наплевать. Их грязные мусоровозы, подчищая улицы, вздымали пыль вокруг, вместо того чтобы смывать грязь, и разбрасывали по тротуарам горы мусора, когда опустошали помойные баки. Периодически они объявляли долгосрочные забастовки. Водители автобусов не всегда утруждали себя открыванием дверей на каждой автобусной остановке. Школы, в связи с ухудшающейся дисциплиной, стали напоминать тюрьмы своими заборами с колючей проволокой. Несовершеннолетние школьники загрязняли воздух тяжелой матерщиной той же густоты, что и мусор на тротуарах.

Виктор тут же усмотрел в этой социальной и урбанистической деградации хорошо продуманный заговор. Центральную роль играл тут местный райсовет – своего рода отец семейства для умственно отсталых детей. Руководство райсовета умышленно подрывало благосостояние обеспеченного населения, доводя подведомственные ему кварталы до нищенства, запустения и упадка. Чем беднее и обездоленнее становились местные жители, тем сильнее они зависели от социальных благ, распределяемых местным советом. «Этих социалистических недоумков пора выбросить на помойку истории», – бормотал Виктор, забыв о происходившей в эти дни забастовке мусорщиков: помойка истории не функционировала.

Хотя сам Виктор, скрываясь у Ванды, давно потерял работу, он не причислял себя к толпе неудачников. Виктор был временно без работы, поскольку исчез из внешнего мира, скрываясь от опасности. Он нашел политическое убежище в доме Ванды. Пока он жил у Ванды на всем готовом, на его счету в банке накопилась довольно порядочная сумма. В отличие от него эта свора лентяев и обормотов, наглецов и паразитов жила за счет трудового населения – всех тех, кто регулярно платит налоги. Если бы не изощренные сексуальные трюки Ванды, полностью лишившие его силы воли; если бы не ее эксплуатация болезненного состояния его внутренних органов ради удовлетворения ее извращенных музыкальных амбиций, Виктор давно бы переселился обратно на юг Лондона, где никто не подозревал о недостатках функционирования его желудка в прошлом и где уличная сигнализация не столь чувствительна, как к северу от Темзы. Он вернулся бы к заурядному образу жизни синхронного переводчика. Эта возможность, как и многие другие альтернативы в жизни, была упущена из-за его неспособности противостоять чужой воле. Даже монструозное бурчание в его собственном желудке было экспроприировано, подвергнуто процессу отчуждения и превращено в чужое музыкальное произведение.

И действительно, чуть ли каждую неделю в газетах и журналах появлялись эссе о Ванде – о невероятной творческой мощи новоявленного гения британской музыки, феминистки, которая сумела противопоставить мистическую вокальную энергию внутренней свободы Востока механистической брутальности и рационализму Запада. «Мистическая вокальная энергия внутренней свободы»?! Виктор был в бешенстве. Его желудок немел от возмущения всякий раз, когда он натыкался на подобные дифирамбы музыкальным экзерсисам Ванды. Малейшая фиоритура в мистическом самовыражении его внутренностей тут же подхватывалась ее музыкальными завываниями. Эта «симфония» Ванды после премьеры на фестивале «Новый звук» в Кембридже в прошлом году прозвучала во всех концах света – если судить по газетным рецензиям и почтовым открыткам гастролирующей Ванды, которые она отправляла Виктору из всех уголков земного шара.