Толик сморщил лоб. Он терпеть не мог выяснять отношения. И терпеть не мог сложности в семейной жизни. Он настолько был поглощен работой, что все остальные факторы воспринимались им, как дополняющие, но никак не основные проблемы, требующие его участия. К тому же, увидев расстроенное, но в тоже время решительное лицо Лики, он вдруг испугался, что это не просто каприз, а серьезное решение.
— Лика, ну зачем ты так? Съезди на пару деньков, вернись, потом все обсудим. Ты просто соскучилась по маме, да? Поэтому и лезут в голову всякие нелогичные решения. Я не вижу никакой обоснованной базы для твоих слов.
Ее позабавило, что даже в такой ситуации он апеллировал научными выражениями. Он выглядел растерянным, озадаченным. Схватил свой спрей с сальбутамолом, прыснул, вдохнул. Он с детства страдал астмой, приступы, к счастью, случались довольно редко. Он знал о своем состоянии и всегда держал под рукой лекарство, пара вдохов — и приступ купировался, едва начавшись. Чаще всего приступы случались на нервной почве, перед важным докладом, перед испытаниями. Дома Лика видела его с баллончиком в руках крайне редко. Неужели наконец-то что-то пробило его, наконец-то он заметил, что его жена чем-то озабочена? Неужели огорчился? Даже испуг появился в глазах. Ей стало его жалко.
После возвращения от мамы разговора вновь не получилось. Анатолий попросил отсрочки — подождать до его защиты, потом что-то решать. Они превратились просто в людей, делящих одну жилплощадь. Иногда перекидывались парой слов, иногда даже ужинали вместе. Как друг Толик оказался куда более интересен, чем как муж. Когда она перестала ожидать от него внимания и нежности, она вновь увидела в нем умного, интеллигентного мужчину, всецело охваченного огнем науки.
Несмотря на негласный пакт о независимости, принятый между Ликой и Анатолием, афишировать свои отношения с Мишей она пока не решалась. Не хотелось оказаться вывалянной в грязи сплетен и ханжеских осуждений. Не хотелось ранить Толика преждевременно, не хотелось осложнять и так непростую жизнь.
— Я трусиха, да? — спрашивала она Мишу. — Я слабая, трусливая женщина, я не могу встать и громко заявить, что я люблю тебя. Я отчаянно трушу, за всех нас трушу, как оно все сложится?
— Замечательно все сложится, Лика. Я готов хоть сейчас украсть тебя у всех и объявить всему свету, как я тебя люблю.
— Знаю, милый. Но я не могу. Дай мне время. Дай мне время преодолеть страх и дождаться, когда все утрясется. Вот защитится Толик, и мы непременно все решим. Он хороший человек, не заслужил, чтобы я ему все испортила сейчас. Ты ведь понимаешь?
Миша не понимал. Но соглашался. Потому что с Ликой он не мог не согласиться. Он целовал ее в макушку и вдыхал аромат ее волос. И продолжал ждать воскресные дни, когда она убегала из дому «давать частные уроки английского языка». Погода редко баловала их. Они ждали настоящей, теплой весны, а она все не наступала, посылая вместо теплого солнышка серые дождевые тучи и холодный ветер.
— Ну, и денек выдался. Всю неделю ждешь, как праздника, а потом стоишь под дождем и не знаешь, что делать.
Миша обнял ее покрепче, защищая от мокрого ветра.
— Что делать-то будем? Куда направим свои стопы?
— Не знаю, — отозвалась Лика, ежась от холода. — Вот уж правда — не везет нам с погодой. Может кто-то там наверху против нашей любви?
— Вот еще. Пусть только попробуют!
Миша погрозил кулаком небу. Лика улыбнулась.
— Может, ты и дождь остановишь своим кулаком?
— Нет, дождь не остановлю. А вот билеты в кино можно купить. Ты как?
— Не хочется. Снова слушать, как вокруг пакетами шелестят и чипсами хрустят. Уж лучше просто посидеть под аркой и послушать дождь.
— Целый день? Не окоченеем тут? Так, — оживился он, — знаешь что, давай-ка съездим к одному моему старому приятелю. Это интереснее и намного лучше, чем заработать насморк.
Он шмыгнул носом.
— Слышишь, я уже кажется подхватил.
— Не велика трагедия! — засмеялась Лика. — Не смертельно.
— Тебе не смертельно, а как я теперь буду наслаждаться твоими духами? Хорошо, что я не дегустатор, а то бы полный каюк! Помню, был один старый фильм про дегустатора, духи нюхал мужик, работа такая у него была. Во время скандала нос ему одна стерва поцарапала, и он из-за этого нюх потерял. Расстроился — ужас. Прямо как я сейчас.
Лика залилась веселым смехом.
— Какой дегустатор, Миш? Какой нюх? Нюх у собак! У людей — обоняние. И дегустаторы — это те, кто пробуют, а те, кто нюхают — нюхачи.
— Ну, пусть обоняние, хотя по-моему какая разница. — пожал плечами Миша, ничуть не смутившись. — Так ты тоже этот фильм видела?
— Еще бы. Мужика того, между прочим, мой любимый литовский актер играл — Юозас Будрайтис.
— Сильно любимый? Сильно-сильно?
— Еще чего не хватало — ревнуешь?
— Кончено. Даже к дождю ревную, потому что он все время на твоих губах капли оставляет.
Лика смотрела на него и в который раз удивлялась — как в нем сочетались простота и даже наивность с такой чуткой нежностью и романтикой?
— Не волнуйся, дорогой. Я тебя и с насморком люблю и никому никогда не отдам.
Она провела рукой по его щеке.