Нет моей вины

Сыну ее было уже восемнадцать, и отца его она не видела четырнадцать лет — с тех пор, как он предложил: или она едет с ним, или других вариантов не будет. Кира уехать никак не могла и в своем решении до сих пор не раскаивалась. Она понимала, что там, в чужой стране, она не будет нужна никому. Может быть, даже сыну.

Кира медленно брела к остановке. На работе никто не знал, куда она отлучалась, начальнице своей она сообщила, что возникли проблемы с оплатой учебы сына в колледже. Начальница только пожала плечами, сказав, что платеж можно переводить через их бухгалтерию, и тогда — никаких накладок. Кира пообещала, что так и сделает в следующий раз.

«Если он еще будет», — с тоской подумала она. Адвокат, с которым она общалась лишь однажды, был уверен, что Леня вряд ли отделается минимальным сроком. Было понятно, что сам он и пальцем не пошевелит для того, чтобы что-нибудь сделать, и Кира по ночам терзала старенький компьютер, пытаясь среди форумов, кодексов, разъяснений, советов отыскать то, что ей могло бы помочь. Спрашивать она опасалась, а чужие случаи, хоть и были похожи, получали столь разные варианты развития, что Кира боялась тешить себя напрасной надеждой.

Подошел автобус. Он был старый, без кондиционера, и по спине Киры поползли капли пота. Она ехала, глядя в окно, и понимала, что ей надо что-то придумать самой.

Поговорить с соседками. Следователь почти угадал — с Настасьей Сергеевной она была на ножах, потому что Леня слушал музыку, а колонки стояли как раз у стены, за которой спала соседка. Кровать она переставлять отказалась категорически, каждый раз, когда Леня включал колонки, стучала в батареи, и на нее не действовали доводы, что до одиннадцати часов Леня слушать музыку имеет полное право. Но позвонившей в полицию была не она, а Юлия — или как там ее звали на самом деле — то ли мигрантка, то ли беженка; и почему Юлия при своем сомнительном статусе осмелилась беспокоить власти — оставалось загадкой. Потом — эта девочка. Кира не хотела произносить ее имя. Ее мать и ее отец. Кира знала, что с ними будет сложно, невероятно сложно, семья была своеобразная, что называется — «творческая», таким плевать на других людей, плевать, какими будут последствия. Возможно, еще эксперт, нашедший какие-то «телесные повреждения». Экспертиза, по словам адвоката, была «хоть в учебник», и когда он сообщал это Кире, был в диком восторге...

И сын, разумеется. Отпущенный под подписку — беспрецедентно, сказали Кире, но помогло, может быть, то, что он работал и отлично учился. Никто не сомневался в его вине, никто не думал, что следствие допустило ошибку. Нет, Леня не отрицал, что действительно лишился девственности с этой глупой девчонкой, не упорствовал на допросе, не стал юлить, когда Кира прямо спросила об этом. Да, он ее трахал, да, неумело, да, конечно, девчонка орала, но бежать с заявлением было подло.

И все теперь на ее стороне. Все, кроме Киры.

Глава вторая

Забеременела она молоденькой девчонкой, и, вопреки предполагаемому развитию событий, не было ни криков матери, ни угроз отца, ни воплей потенциальной свекрови, ни увезенного с сердечным приступом предполагаемого свекра. Даже отец ребенка, студент-третьекурсник, довольно смазливый, перспективный паренек, которого Кира едва знала, не бился о стену головой, не грозил экспертизами и прочими небесными карами. Весь драматический сюжет, который Кира успела себе нарисовать с того момента, как худенькая замотанная гинеколог подтвердила ей «диагноз», вылился в пожатие плечами, предположения, что «бухучет и аудит» — не хирургия, можно и заочно окончить, и немного растерянную улыбку молодого отца. Кире было уже восемнадцать, первый курс остался позади, оценки у нее были хорошие, Виктор, отец ребенка и будущий муж, подрабатывал так, что имел доход не хуже, чем иной дипломированный специалист. Родители Виктора предложили, а родители Киры согласились, что тратить деньги на свадьбу нерационально. Тем более что было лето, все знакомые разъехались кто куда, да и вообще — глупости все это.

Роспись была скромной: молодожены, их родители, два свидетеля — однокурсники. Кира потом долго плакала: ни платья, ни цветов, ни ресторана, а от фотографа она сама отказалась: что там запечатлевать? Виктор еще до брака снял квартиру — на окраине, но близко от метро, двухкомнатную, и в жизни молодой жены и новорожденного сына почти не присутствовал, если не считать монотонное жужжание кулера и редкие телефонные переговоры с непонятной нормальному человеку лексикой. Кира же училась любить ребенка и ждала, когда в ее странной семье грянет гром.

Грома не было. Виктор хорошо зарабатывал, не гулял, Киру не баловал... ни цветами, ни милыми сувенирами. Она чувствовала себя чужой. Она занималась сыном, учила налоговое право и план счетов, слушала кулер и постепенно осознавала, что жизнь проходит мимо нее. Все с самого начала было неправильно, будто по инструкции, в которой нет места ни милым нежностям, ни ссорам, ни эмоциям — ничему. Только сухие строчки.