Нет худа без добра

– Что ты знаешь обо мне! – словно выстрелила ответ Ханна, и лихорадочный румянец покрыл ее щеки. – Ты не имеешь ни малейшего понятия, что делает меня счастливой! А если б имела, то тебя не было бы здесь.

– Но я здесь, – резко ответила Грейс.

– Мне бы хотелось, чтобы ты оказалась далеко отсюда… как можно дальше. Мне бы хотелось, чтобы ты исчезла с поверхности этой планеты!

Слова Ханны сразили ее, словно пуля, обожгли, вызывая желание согнуться пополам, как от боли. О чувствах Ханны она догадывалась, но слышать это – о, Боже, как больно!

– Это вряд ли случится, – сказала Грейс, изо всех сил стараясь говорить ровно. – Поэтому лучше решай – перемирие или полномасштабная война?

Ханна стояла, сжимая буханку хлеба, словно стискивала шею Грейс. Ее глаза засверкали и покраснели, она закричала:

– Думаешь, что тебе удалось все просчитать, не так ли?! Думаешь, что, одурачив моего отца, тебе удастся одурачить и меня? Ну так вот, я уже составила о тебе свое мнение, так что не трать зря слова… и справляй сама свое дурацкое Рождество.

– Ханна!

Грейс вздрогнула от голоса Джека, прогремевшего на всю кухню, и резко обернулась. Он стоял на пороге с застывшим от гнева лицом, с охапкой лучины для растопки.

Ханна в смятении повернулась, и из ее рук выскользнул хлеб. Она поймала его, прежде чем он коснулся пола, и резко выпрямилась. Ее лицо вспухло и пошло красными пятнами, в глазах застыли невыплаканные слезы.

– Папочка, я… – начала она говорить.

– Не в этом доме! – крикнул он. – Я не хочу, чтобы ты так разговаривала с Грейс под моей крышей, если ты…

– Джек, пожалуйста! – прервала его Грейс, чувствуя, как ее охватывает паника.

Неужели он не понимает, как сильно ошибается, бросаясь защищать ее? Что наверняка усугубит злобу Ханны еще больше? Его дочь уже не маленькая девочка, не ребенок, которого можно ругать за нарушение каких-то правил…

– … рассчитываешь на приглашение в следующий раз, – закончил он.

Грейс услышала, как у Ханны перехватило дыхание.

И в тот же момент она увидела будущее так же ясно, как знак на дороге, предупреждающий об опасных виражах или об обрывистых участках, грозящих оползнями. На каждом повороте ей необходимо напрягаться, не чувствуя себя в безопасности, не зная, что ждет за пределами видимости. О, Боже, неужели он не понимает?

– Ханна, послушай, так ничего хорошего не выйдет. Давай сядем и все обсудим.

Грейс разозлилась на Джека, Ханну, но больше всего на себя за то, что позволила вовлечь себя в скандал. Она протянула руку, но Ханна отстранилась. Взгляд ее опухших глаз гласил: Это все из-за тебя. Все! Даже то, что папа кричит на меня.

С рыданием она скрылась в соседней комнате, словно ее поглотила шапка-невидимка, оставив на стойке помятый хлеб и еще не успевшее начаться, но уже испорченное Рождество.

– Ты что, так и будешь все время прятаться?

Ханна подняла глаза от листа бумаги, который она сворачивала в оригами, придавая ему форму жирафа – фокус, которому ее научила Рейко, дочь японского издателя, в то лето, когда ей исполнилось двенадцать лет. Оригами позволяло расслабиться.

Крис будто замешкался на пороге ее комнаты, одной рукой сжимая ручку двери, не зная, рады ли ему. Ханна почувствовала вспышку раздражения и пожалела, что забыла запереть дверь. Но потом соскочила с кровати, на которой лежала.

– Ты можешь войти и сесть, если тебе хочется, – произнесла она.

Ее глаза опухли и зудели от плача, и на самом деле ей не хотелось ни с кем разговаривать. Но, хотя Крис был сыном Грейс, она не могла избавиться от чувства сострадания к нему. Крису приходилось жить с ней все время, за исключением выходных, которые он проводил с отцом. Она, наверное, лезла к нему с разговорами о курении марихуаны ("Мы все увлекались этим в конце шестидесятых, и посмотри, как это испортило нас".) и о сексе ("С этим все в порядке до тех пор, пока ты пользуешься презервативом".) и приводила его в замешательство, разгуливая в полуобнаженном виде перед его друзьями. Ей наверняка польстит, если какой-нибудь парень возраста Ханны соблазнит ее – что вполне может произойти, учитывая то, как молодо она выглядит, и особенно – на фоне отца.

– Они еще не легли спать?

Ханна проголодалась. Время уже приближалось к десяти, но она скорее умрет от голода, чем признается, что в последние полчаса мысль о холодной куропатке затмила ее фантазии о том, как Грейс отправят в космос на борту «шаттла», который не вернется обратно, по крайней мере, в течение ста миллионов лет.

– Не-а, она пошли погулять. Он хотел что-то показать ей.

– В такую погоду? Они схватят воспаление легких. Ханна знала, куда они отправились, – взглянуть на сюрприз, который отец приготовил для Грейс – и от этого почувствовала себя еще несчастнее.

– Сомневаюсь. Они оделись, будто отправились в Антарктиду.