Закинуть косы за спину, — пускай немного потянут голову назад, а то уже и шея затекла, — с чего-то стала затекать, похоже, они и впрямь чрезмерно отросли, возможно, одолели некий критический рубеж, после которого нагрузка на шею уже становится совсем невыносимой, — и что же с ними делать? А, ладно, волосы; но в целом — прекраснейший, Афелия, момент, цени и помни; вот сейчас, пока агент лезет за карточкой, вдохни, расслабься и поздравь себя: ты сделала, ты разрулила все, ты выбралась, прикрылась, защитилась, твой дядюшка небось уже проведал про этот ход и кусает себе локти в тишине больничного покоя, — ну и хорошо; все удалось, — не верится, поди. И с Глорией бы вышло хорошо, прекрасно вышло бы — когда бы не одна деталь, лежащая на совести комочком, — но Глория не дура, черт возьми, и, видимо, поймет и извернется, а остальное — просто удалось. Ну что я за герой и молодец.
Когда уже почти пришла домой, на улице, буквально у машины, так навалилась слабость и усталость, что еле до квартиры доплелась и чуть не рухнула — но надо было кое-что проделать прежде, не было уж сил совсем терпеть — и Фелли, взяв с собой самые большие ножницы, какие на кухне нашлись, пришла с ними в ванную и за пятнадцать минут, путаясь в локонах, как в веревках, и собственному равнодушию к этим локонам, впервые в жизни возникшему, поражаясь, подкоротила волосы — не очень, сантиметров на восемнадцать-двадцать, так, чтобы они хотя бы не волочились по полу, а просто до пят доставали — так даже красивей получалось, вес меньше и лежат пышней. Стало легче, как если бы сняли с головы пудовую тиару. И спать пошла по золотому облаку обрезков, как по облачку.
Глава 91