Нет

Пока я рассказываю про Евгения и про то, как он идиотически ахает на каждый собор и читает нам лекцию перед каждым памятником (если, не дай бог, выпадет несчастье оказаться в его обществе возле памятника), Щ роется в коробке с биончиками. Слушай, говорю, оставь ты коробку, ну потом, ты послушай: этот козел – он все время заставляет нас угадывать цитаты, причем я ему в какой-то момент в лоб сказал: вы знаете, Женя, я человек неграмотный, я плохо знаю русскую литературу и нерусскую тоже, так что играть в эту игру – вы меня увольте; так он посмотрел на меня взглядом школьного учителя – а он как раз и есть школьный учитель, математик из матшколы, знаешь, такой, который про учеников говорит «мои дети». Рассказывал какие-то ужасы, как у него в классе – ну, или не у него, ну, у кого-то, а, у главного его соперника! – так вот там девочки из окна бросались, не его, в смысле, девочки, а ученицы. Так вот, он на меня смотрит взглядом школьного учителя и говорит: молодой человек, ну как же можно, вы же живете в такой прекрасной культурной стране, вы же, кажется, из интеллигентной семьи, и тогда я, знаешь, так озверел и говорю ему: знаете, Евгений, у меня было такое трудное детство, моя…

– Так, ты запутал меня. Зачем он до тебя доебался?

– Черт! Вот ты видишь, ты видишь? Вот он бесконечно разговаривает в такой манере, как я сейчас! Это прилипает как хер знает что. Короче, меня от злости понесло, и я ему сказал, что, когда мне было шесть месяцев, меня купили в родной деревне у мамки-алкоголички два тренера по спортивной гимнастике и до десяти лет я выступал на подпольном ринге, а потом меня выкинули на улицу на хуй. У Евгения глаза были по пять азов, а Волчек аж весь трясся от злости. Я тебе говорил, да, он ставит на гимнасток? И я чувствовал себя такой скотиной, но мне было тааак смешно! Я потом два дня перед ним извинялся!

– Ну ты кусок свиньи!

Ржет, и я от нежности даже встаю со стула, подхожу, хлопаю его по спине, заглядываю через плечо в коробку: ну, в чем ты тут копаешься? – ах, узнаю брата Васю: все бионы – черные с серебряными разводами, или желтые с черными фракталами, а один вообще какого-то неуловимого цвета – красный не то малиновый, отливает лиловой синевой. Пижон, пижон.

– Скажи мне, пижон, ты можешь оставить свои миксы в покое на полчаса?

– Да я же тебе ищу! У меня тут такие охуенные штуки пошли, ты сейчас попробуешь, ты пропрешься!

– Спасибо тебе, дорогой, но я тебе не Пельмень, я тебе не дам на мне опыты ставить.

– А ты знаешь, что Пельмень под бионом Наташиной кошки научился об клетку когти точить? Ты знаешь, какие у него теперь когти? Охуенные! Вот иди, иди сюда! – и прежде, чем я успеваю застонать и смыться, он подволакивает меня к клетке с бедным кроликом. – Ну, сунь палец! Это нестрашно, ну, они острые, но у него лапа слабая, ну, сунь!»

Я сую палец сквозь решетку, Пельмень смотрит на меня мутным взглядом и яростно, экстатически, закатив глаза, впивается мне в палец зубами. Пока я матерюсь и тычу укушенным пальцем Щ в лицо, Щ извиняется и киснет от хохота:

– Ой, бля, извини меня, пожалуйста, он и кусаться у нее научился, я забыл, я как-то не думал, ой, бля, прости, ради бога!

– Убери руки и не трогай мой палец. Сам псих, и кролик у тебя ебанутый.

– Мы клевые!

– На Страшном суде об этом расскажешь.

– Слушай, хуй с ним, с кроликом, я тут кое-что намешал, надень, а, тут пять минут буквально, ну попробуй?

– Ты скажи мне, что там?

– Он приятный, тебе понравится.

– Давай, но только, пожалуйста, без эксцессов.

Ну что; действительно приятный; ощущение, что мягко, как перо, туда-сюда-туда-сюда, летишь вниз (судя по легкому потряхиванию – параплан?), но при этом в ушах шум моря, в ноздрях запах йода и по всему телу ощущение теплого песка; странное, щекотно и очень расслабляюще действует, микс прекрасный, немножко жарко, правда, – и когда я скатываю доигравший бион, то чувствую, что под футболкой вспотел.

– Ничего, клево.

– А! Ты понимаешь, что это?

– Ну, море, песок и параплан? То есть пляж плюс параплан?

– Не, это не пара, это аттракцион такой в Диснейленде, типа как параплан, только не с джета, конечно, а просто на столбах привязан; я сам мотался в Зеленоград записывать, чтобы чисто все было.

– И море искусственное там же, в Диснее, в Зеленограде?

– Да, я в один день записал. Сам придумал. Ты понимаешь, в чем трюк?

– А есть трюк?