Нет

Сейчас, в самолете, играясь в презент от «Эль-Аля» – гаджет под названием «“Эль-Аль” спасает всех!», – вспомнил эту радость и изумился: почему удивлен был собственной проницательностью, с чего? И тут же разозлился на Лиса, и знал, что это нехорошо, а все равно злился и злился: вот до чего он меня довел, вот до чего, до того, что я, справившись с чем-нибудь без его помощи, чувствую себя героем, тьфу! Разозлился окончательно и тут же потерял одного медведя («Эль-Аль» почему-то спасал заблудившихся в лесу медведей, сбрасывал им шубы с небес – интересно, из кого сделанные? Из волков?), но было не жалко.

Летел налегке и поэтому вышел в зал ожидания, когда никого еще не было – все стояли за багажом. Боялся, что не узнаю ее – но узнал по фотографии, которую после смерти Лиса Леля мне передала: черноволосая, невысокая, с хорошей фигурой, не красавица совсем: резкое и очень усталое лицо. Подошел к ней, и она сразу догадалась, встала, посмотрела холодно и медленно, явно ища черты сходства; в какой-то момент ощутимо, зримо передернулась. Я подумал, не подать ли ей руку, и передумал, потому что он – подал бы. Она сказала: «Здравствуйте, Виталий». Развернулась и пошла наружу, в зной и блеск, к машине, и я шел за ней – и вдруг заметил, что она чуть прихрамывает на левую ногу, и дальше всю дорогу пытался понять, откуда мне известно, что она ломала эту ногу полтора года назад во время прыжка с парашютом, и уже давно не хромала, а вот теперь – снова.

Глава 93

Вдруг стало спокойно. Из отделения Глория вышла очень бодрой, и прямо рядом с полицией в какой-то ужасной столовке быстро и жадно наелась – впервые за последние два дня. Осоловев и приятно отяжелев, позвонила маме, сказала, что все в порядке и все уладится, подробности потом, сообщила, что, кажется, простужена и хочет отдохнуть денька три, добрела до машины и медленно, безмятежно поехала домой – поразмыслить.

Все два дня, пока сидела в камере, то приходил, то вызывал к себе в кабинет мальчик – а если присмотреться, какой нафиг мальчик? – да он младше тебя всего лет на десять, просто маленького роста совсем и юркий, и из-за этого кажется ребенком в полицейской форме, попрыгучей мышкой, – слышала, как кто-то звал его «Муад'Диб», подивилась – вот ведь, фильму Барлока уже лет десять, а еще помнят. В первый день так гладко все шло: глаза у мальчика горят, рот приоткрыт – ловит, ловит каждое слово Глории Лоркин, хозяйки знаменитой студии «Глория'с Бэд Чилдрен», арестованной по доносу Афелии Ковальски, когда-то – чилльной прошмандовки, а ныне – статусной ванильной звезды. Внятно и последовательно, как и было договорено с Фелькой, как триста раз было отрепетировано с адвокатом, сперва отводила Глория Лоркин от себя и от своей студии грязные наветы, гордо и холодно поджимала губы, говоря об «этой неблагодарной девчонке». Да, в самое сердце ударила Глорию Лоркин, столько сделавшую для Афелии Ковальски, эта неблагодарная девчонка своим предательством – впрочем, давала понять Глория, как подлинно любящая «вторая мать» она, конечно, огорчена до слез, и сердце ее, конечно, разбито, но… конечно, почти прощает, почти не держит на нее зла. Несколько раз, как бы ошибаясь, как бы забывая, что тут следственный отдел полиции, а не узкий семейный кружок, называла Ковальски «моя девочка» – и спохватывалась, и просила прощения, и продолжала: «Так вот, Ковальски действительно очень много знала о финансовых делах моей студии…» – но чувствовалось, что официальный этот тон – ложный, что сердце старого друга рвется от тревоги за «ее девочку» – и что угрызения совести мучают мадам Лоркин, не дают ей спать: как же я, зрелый, умный человек, умудрилась так обидеть, так задеть мою девочку, что ей захотелось причинить мне столь сильную боль? – и у сержанта Энди Губкина, ей-богу, переворачивалось все внутри от этих страданий немолодой, но очень, очень еще красивой женщины; как все-таки эта сучка предала ее! – что же за мир гадкий.

Сержанту Энди Губкину вообще на этом деле нелегко пришлось, совесть его мучила, совесть – и что женщине этой так плохо, а он ее терзает своими расспросами, мучает; и что все-таки из-под самого носа у Ковальски он, Губкин, это дело увел, – как все не вовремя, а Дэн выйдет через месяц из своей больницы – как ему в глаза смотреть? Поэтому после двух часов первого допроса не выдержал, выложил с размаху главную свою карту, которую вообще-то на второй допрос приберегал, – выложил, чтобы самому себя легче было в руки взять, чтобы вспомнить, что за добрая леди перед ним сидит: «Мадам Лоркин, а теперь расскажите нам о двух погибших во время съемок в вашей студии».