— Эх, был бы я адвокатом, — ответил мистер Викхэм, — а не скромным землевладельцем! Слушай, а может, организуем
— Я прихожу к выводу, — усмехнулся адвокат после некоторого раздумья и закурил сигару, — даже почти уверен, что ты — истинная кара божья для нашей бедной Англии.
— Ты действительно так думаешь? — спросил мировой судья, усаживаясь поудобней и радуясь комплименту. — Может я и вправду божье наказание для страны, но не забывай, мой дорогой, что я этой страной финансово ангажирован. Об этом, радость моя, не забывай!
Глава пятая
Мистер Гидеон Форсайт и гигантский короб
Мы уже упоминали, что мисс Хезелтайн случалось иногда в Борнмуте заводить приятные знакомства. Они, правда, длились недолго, ибо двери дома на Джон-стрит снова наглухо закрывались за своими узниками, но и эти краткие часы приносили радость, грусть же, наступавшая после разлуки, смягчалась надеждой. К числу знакомых, приобретенных именно в Борнмуте ровно год назад, принадлежал среди прочих и молодой адвокат мистер Гидеон Форсайт.
Около трех часов в тот самый день, когда мировой судья развлекался с адресами, мистер Форсайт, прогуливаясь в задумчивости и не в лучшем настроении, забрел на угол Джон-стрит; примерно в то же самое время двукратный, громкий, как раскат грома, стук призвал к дверям дома номер 16 на указанной улице мисс Хезелтайн.
Мистер Гидеон Форсайт был в определенной мере счастливым человеком. И был бы еще счастливее, имей он денег побольше, а зависимости от своего дяди — поменьше. Финансовые его возможности ограничивались ста двадцатью фунтами в год, но дядя, мистер Эдвард Хью Блумфилд, дополнял эту сумму неплохой прибавкой и еще большим количеством жизненных советов, облеченных в выражения, которые и на палубе пиратского судна звучали бы слишком крепко. Мистер Блумфилд был личностью весьма примечательной, если говорить об Англии времен Гладстона; за неимением подходящего термина назовем его «поместным радикалом». В зрелом возрасте (в смысле количества прожитых лет, а не жизненного опыта и ума) он привнес в политику радикалов ту шумную эксцентричность, которую мы привыкли связывать с самыми крайними проявлениями консервативного склероза. По сути дела, к интеллектуальному портрету небезызвестного сэра Брэдло[5] он добавил черты характера и привычки вымирающего уже поколения истинных английских помещиков. Увлекался боксом, не расставался с массивной дубовой палкой, регулярно посещал церковь, и трудно было предугадать, из-за чего он может легче завестись — из-за неодобрительного отзыва в его присутствии в адрес официальной англиканской церкви или из-за того, что кто-то пренебрег его приглашением на семейное торжество. Было у него также несколько присказок, которыми он подгонял все под общий аршин и которые порой доводили до дрожи всю его многочисленную родню. Самым суровым неодобрением чьего-либо поведения в его устах была фраза «это недостойно англичанина», менее суровым (но не менее действенным) был отзыв «это непрактично». Именно этой оценки удостоился Гидеон в отношении своих методов изучения юриспруденции — до сей поры сугубо теоретических. Об этом дядя заявил ему громогласно, для убедительности постукивая в пол дубовой палкой: либо племянник займется адвокатской практикой всерьез и немедленно найдет себе какое-то реальное судебное дело, либо ему придется ограничить свой бюджет собственными доходами.
Та к что не стоит удивляться, что настроение Гидеона было не из лучших. Привычный образ жизни менять не хотелось, но столь же отчетливо было ясно, что без дядиной стипендии изменения таки произойдут, и куда более серьезные. Откровенно говоря, глубоко вникать в проблемы права у Гидеона не было никакого желания. Он как-то попытался проявить к этим проблемам повышенный интерес, но взаимности не встретил. Тем не менее, он готов был уступить пожеланиям своего дяди, более того, был не против согласиться вообще со всеми взглядами поместного радикала, но существовала одна проблема, которая решению пока не поддавалась: где взять клиента? И это еще не все: если даже предположить, что дело он получит, где уверенность, что он его выиграет?
Неожиданно дорогу Гидеону перегородила толпа. У края тротуара стоял ярко разукрашенный мебельный фургон, из которого торчал, частично опираясь на мостовую, частично покоясь на лоснящихся от пота плечах грузчиков, самый большой из виданных когда-либо во всем графстве Миддлсекс ящик. А на ступенях крыльца ближайшего дома возница вел спор со смуглолицей девушкой.
— Это не наш груз, — утверждала девушка. — Забирайте его отсюда. Даже если вам удастся снять его с повозки, в дом его занести все равно не получится.
— Тогда я оставлю его на тротуаре, и пусть мистер Финсбюри делает с ним, что хочет.
— Но я же не мистер Финсбюри, — возражала девушка.
— Кто вы такая, не имеет никакого значения, — настаивал возница.