Несущий свободу

Но ненужные мысли упорно возвращались и жалили душу. «Ты единственный, кто смотрел на меня с сочувствием», – сказала Грета той последней ночью. Он остановился и прислонился к стене. Нет, так не бывает, убеждал он себя. Она говорила это от страха. Или от одиночества. Это было невыносимо – сопротивляться вере в существование человека, которому ты нужен. Люди в домах вокруг казались бесплотными духами, существами из другого измерения. Он чувствовал себя пришельцем, попавшим в чужой мир, где ни одно существо не признавало его своим. Почему-то ему вспомнился круглый пушистый шарик из дома на улице Мату, тоненький лай, предупредивший его об опасности. Он беспокоился – не забыл ли старик-хозяин дать щенку еды.

Он увидел огонек, мерцавший в пелене дождя. Чувство одиночества толкнуло его, он неуверенно шагнул раз, другой… Расправил плечи и с видом человека, знающего, что делает, поднялся по ступеням. Несмотря на комендантский час, над входом в церковь горел свет. Тяжелая дверь оказалась незапертой. То же чувство побудило его войти. Небольшой зал был безлюден, свечи горели у безвкусно разукрашенного алтаря. Пахло сырым камнем. Белые изваяния равнодушно смотрели на него пустыми глазницами. Хенрик осторожно присел на край деревянной скамьи. Вода с его брюк ручьем стекала на пол. Ноги гудели, тело требовало отдыха. А что до боли в груди, то он к ней уже привык. Глядя на мерцающие огоньки, с удивлением прислушивался к себе: желание рассказать все открыто, без утайки, после стольких лет молчания захватило его. То, чего безуспешно добивались военные психологи, теперь само рвалось наружу.

Человек в черной одежде осторожно приблизился к нему, заглянул в лицо. Хенрик молчал: он никогда не был в настоящей церкви, не знал, как нужно вести себя.

– Мы закрыты, молодой человек, – осторожно сказал священник и покосился на распахнутую дверь, на дождь, хлещущий по ступеням. – Приходите утром.

Хенрик сказал:

– Я хочу поговорить.

– Исповедаться?

– Нет, я пришел просто поговорить. Поговорить с вами. Мне больше некуда пойти.

– Сюда приходят разговаривать не со мной – с Господом.

Хенрик вгляделся в его лицо: ничего неземного, такое же, как у тысяч других. Глубокие морщины избороздили лоб, под глазами мешки. Должно быть, этому парню страшно одиноко в этом каменном мешке, подумал он. Может быть, ему еще более одиноко, чем мне.

– Я не могу с Господом – я же не католик, – сказал он с горькой усмешкой.

– Тогда зачем вы здесь?

– Я же сказал – хочу поговорить с вами. Я слышал, в церкви не разглашают услышанное. Это так?

– Но вы же не католик, – растерянно произнес священник.

– Разве тайна исповеди распространяется только на тех, на ком крест?

– Вам лучше пойти к священнику своей церкви.

– Да нет у меня никакой церкви! – в сердцах сказал Хенрик. – Я вообще не верю в бога.

– В таком случае вам требуется не священник, а психотерапевт. Могу порекомендовать хорошего доктора. Неподалеку отсюда. Правда, до утра он вас не примет.

– Вы что же – смеетесь надо мной?

Священник отступил на шаг, глаза его блеснули в свете свечей. В кармане его брюк угадывался пистолет. Обычный человек, не чуждый земных страстей, разве что в черной одежде строгого покроя.

– Если вы не уйдете, я вызову полицию, – нервно сказал он.

Хенрик тяжело поднялся. Повесил на плечо сумку. С чего он взял, что этот испуганный человек сможет его понять, даже если даст ему выговориться?

– Ну и черт с вами.

Слишком долгую историю пришлось бы ему рассказывать. Пришлось бы говорить без перерыва целую неделю. А у него не было и двух дней. К тому же чипу все равно, где убивать. Для него все едино – что окопы, что церковь.

Он вышел вон. Дождь обрушился на него, спутал волосы. Свет за спиной погас, оставив его в темноте. Хенрик улыбался: сам того не осознавая, священник пробудил в нем уверенность. Мысли обрели ясность. Привычный холод охватил грудь, вытеснив ненужные чувства.

Он подумал: это все фантазии. Наверное, как раз сейчас ее допрашивают. Может быть, в эту самую минуту она слово в слово пересказывает их разговор.

59

Посыльный потряс его за плечо. Джон резко сел.

– Что такое? – спросонья он не понял, где находится. Часы показывали шесть пятнадцать. Дико болела голова.

– Лейтенант, дежурный просил передать – парня, похожего на вашего убийцу, видели ночью в католической церкви. В восточном секторе, – сказал посыльный, и, зевнув, удалился. Джон услышал, как его шаркающие шаги затихают в коридоре.

Он бросился одеваться. Нетерпение подхлестывало его, наполняло тело нервной дрожью. День начинался просто отлично.

Несмотря на раннее утро, в коридорах уже сновали люди в мокрых дождевиках, слышно было, как кто-то кричит в трубку, тянуло запахом сбежавшего кофе и оладьев. Когда он, тщательно выбритый и с приглаженными волосами, поднялся в кабинет заместителя комиссара, немолодая чернокожая женщина в приемной поспешно отставила в сторону чашку с чаем.

– Доброе утро, сеньор лейтенант, – произнесла она смущенно. – Вас ждут, прошу.

Хозяин кабинета поставил перед Джоном дымящуюся кружку.