Нестор

И так как все мы люди,
то должны мы – извините! – что-то есть,
хотят кормить нас пустой болтовней —
к чертям! Спасибо за честь![40]

За кого его тут приняли, Белов так и не понял. Объясниться не успел, из темноты вынырнул офицер, махнул рукой:

– Скорее! Скорее!..

Его втащили в кузов крытого грузовика, рядом пристроились двое конвойных, взревел мотор. Ехали недолго, менее получаса. Потом команда: «К машине» – и короткая пробежка от открытых железных ворот к ступенькам, ведущим в подвал № 3. Безмолвный конвоир принес немецкую форму и громко хлопнул дверью.

Марш левой – два, три!
Марш левой – два, три!
Встань в ряды, товарищ, к нам, —
ты войдешь в наш Единый рабочий фронт,
потому что рабочий ты сам!

Пение настраивало на боевой лад. Александру и его сверстникам с детства обещали войну с фашистами. И надо же, не соврали. Унтер-пограничник, кажется, даже испугался.

И так как все мы люди,
не дадим нас бить в лицо сапогом!
Никто на других не поднимет плеть,
и сам не будет рабом!

Дверь открылась, замполитрука Белов повернулся и пропел в лицо тому, кто вошел. По-русски, ради полной ясности.

Marsh levoj – dva, tri!
Marsh levoj – dva, tri!
Vstan v ryady, tovarish, k nam —
ty vojdesh v nash Edinyj rabochij front
potomu chto rabochij ty sam!

Унтер-офицер, на этот раз молодой, его не старше, невозмутимо дослушал до конца и только потом равнодушно бросил.

– Одевайся – и пошли!

Но Александра уже понесло. То ли «Einheitsfrontlied» на слова товарища Бертольда Брехта вдохновил, то ли он понял, даже не понял, почувствовал: уступать нельзя. Иначе ноги вытирать станут.

– Службу забыли, унтер-офицер? Во-первых, на «вы», во-вторых, по званию. Я по вашему счету фельдфебель, то есть «господин фельдфебель». Как поняли? Спрашиваю: как поняли?

Рыкнул и аж сам себе позавидовал. Как ни странно, сработало. Унтер подтянулся, легко ударил прикладом карабина о цемент:

– Понял, господин фельдфебель. Но одеться вам все-таки надо.

Если поддается, надо давить дальше. Белов резко мотнул головой:

– Чужую форму не надену! Представьте, унтер-офицер, вы попали в плен, с вас содрали мундир и дали взамен… Да хоть польский. Вы бы согласились?

Глаза унтера блеснули.

– Пшеки?! Да я скорее бы умер. Все ясно, господин фельдфебель. Пойду доложу.

Вновь хлопнула дверь. Александр присел на лежак, отодвинув подальше пахнущую хлоркой форму. Упрямится он, конечно, зря, захотят – в трусах отконвоируют. Но тут же одернул себя. А пусть! У них, в Рейхе, поди, детей страшными русскими комиссарами пугают. Значит, все правильно, надо соответствовать.

Эх, жаль Единый рабочий фронт только в песне и остался! Где вы, братья по классу?

И если ты – рабочий,
то не жди, что нам поможет другой, —
себе мы свободу добудем в бою
своей рабочей рукой!

2

Что же они задумали?

– Не они, – поправила себя Соль. – Мы!

Именно мы!

Пусть она родилась на Земле, но от Родины никогда не отрекалась и не отречется. Она – плоть от плоти Клеменции, дочь приора Жеана, она целовала крест и давала присягу. Слова простые и понятные: служить своей стране и защищать ее, если потребуется, ценой собственной жизни.

Когда солдат идет вперед на бой,
Несет он ранец с маршальским жезлом.
Когда солдат идет с войны домой,
Несет мешок с нестиранным бельем.

Думай, солдат!

Главные бумаги – в недоступном сейфе, но даже из служебных инструкций многое можно понять. «Тяжелые системы» спрятаны на третьем уровне, вход – по особому пропуску и только в сопровождении специального представителя с Клеменции при соответствующих документах. Третий уровень под вторым, жилым, который рассчитан на целую роту, значит, он едва ли меньше по размерам. Не такой и малый объем, будь это обычные бомбы, хватило бы на целый город. Прочей техники, судя по документам, в «Хранилище» нет. Возможно, эта рота – обслуживающий персонал. Пока Транспорт-2 находился на орбите, перебросить людей можно было двумя-тремя рейсами. И тогда в самом центре Европы появится уже не «Хранилище», а военная база с оружием, равного которому нет на Земле.

Близка летняя пора.
Чуть займет заря,
Нам в поход пора.