Нестор

Сон был добр к инопланетянке. Соль снова была в полузабытой берлинской квартире с мамой, папой и медвежонком Тедди. Воскресное утро, яркое солнце за окном, негромко играет музыка – по радио передают концерт по заявкам.

Все живы. Все еще живы.

2

– Вставай, шпицмаус, завтрак проспишь! Вставай, вставай!..

Александр Белов открыл глаза. Белый потолок, железные прутья кроватной спинки. Тюремный госпиталь. Привезли его вчера… Или позавчера? Душ с хлоркой, потом куда-то потащили. Вероятно, именно сюда. А еще покормили баландой и дали чаю. И… И все.

Он приподнялся, опираясь руками о жесткий матрац. Рядом на такой же кровати сидел крепкий парень, поблескивая железными зубами. Молод, его чуть старше, крепок, наколки на плече.

– Привет! А с чего это я землеройкой стал?

– А разве нет? – парень крайне удивился. – Тебя разве не в тоннеле возле «Ораниенплатц» злые люди повязали?

Вновь пригодились рассказы бывалых соучеников по интернату. Железные зубы, наколки… Как лучше ответить?

– Повязали безвинного, – горько вздохнул он. – Всего-то перед сном прогуляться хотел. И чем помешал-то?

Железнозубый сочувственно кивнул.

– И не говори!

Протянул тяжелую ладонь:

– Майсель…

…«Долото», подсказала память.

– …А ты как зовешься-прозываешься?

Белов пожал протянутую руку. Крепкая, словно и вправду из стали.

– Прозывали по-всякому, только я не откликался. Не мое, а чужого мне не надо. Если хочешь, сам окрести.

Майсель-Долото негромко хохотнул:

– Вот и будешь Шпицмаусом. Я о ваших только слыхал, видеть не приходилось. И каково там, вдали от света белого?

Замполитрука попытался встать. Получилось, но не сразу. Болело все тело, ноги не слушались. Сосед поддержал, а потом усадил обратно.

– Не геройствуй. Отделали тебя «быки» знатно, так что в зеркало пока не смотрись. Мне тоже паек прописали. Захотелось после суда подышать вольным воздухом, а конвой не понял и не оценил. Прикладами, hündinnen… Три дня пластом пролежал. Так что там, под землей?

Белов пожал плечами.

– По-всякому. Тебе правду – или лучше сказку рассказать?

Майсель взглянул серьезно.

– Сказку, конечно.

– И мне! И мне! – отозвался рыжий паренек с повязкой на голове (койка через проход). – Я тоже послушать хочу, неделю в карцере скучал, в ушах до сих пор звенит.

Ткнул ладонь, усмехнулся:

– Шпринг! В смысле, это я – Шпринг. А ты везучий, Шпицмаус! Знающие люди говорят, что там, у станции, троих ваших насмерть положили, сейчас большое разбирательство идет. Так о чем сказка?

Александр улыбнулся. Курс фольклора, заводской и рудничный фольклор XVIII–XIX веков. Писатель Бажов по нему славно потоптался.

– О Хозяйке. Есть такая под землей! Только, народ, пустите вначале умыться!..

* * *

В госпитале скверно, но кормили, а еще позволяли спать. Уже через сутки он смог, пусть и не без труда, бродить между койками и любоваться сквозь зарешеченное окно просторным тюремным двором, по которому то бегали, то шагали строем одинаковые с виду «полосатики» в деревянных башмаках. Больных тут не задерживали, ходить способен – маршируй обратно в камеру. Рыжий Шпринг исчез уже на следующий день, а вот железнозубый Майсель задержался. Парень получил два года за посещение чужой квартиры – без приглашения и ключа, но в честно заслуженную тюрьму его почему-то не отправляли. Майсель хмурился, нервничал и, наконец, объяснил, в чем дело.

«Кацет»!

По его словам, раньше, когда Долото только начал промыслом заниматься, времена стояли правильные. «Быки» делали свое, воры – свое. Если попался, не плачь, а ступай в «академию» квалификацию повышать. «Академия», она же «кайзерова дача» – не страшно, потому как сидят там хорошие люди и порядки нужные обеспечивают. Она, можно сказать, дом родной. В «кацеты» же отправляли только «политиков», человечков вредных, а также «задниц»[79], что облик людской потеряли, и всяких извращенцев вместе с журналистами. И все были ужас как довольны. Но вот беда! Решил кто-то на самом верху, что без хороших людей в «кацетах» порядка мало. Вот и…

Вздыхал хороший человек Майсель горестно. Не хотелось ему в «кацет», ну совсем. Потому как там, кроме всех бед, воров работать заставляют. Крушение основ и Армагеддон!

Белов лишь сочувственно кивал в ответ. Он помнил о документе с печатью. Иоганн Вайс отбыл в Дахау полный срок, значит там его, самозванца, могут узнать. Но, может, еще и не отправят? Вдруг «землероек» не положено за тюремные стены выпускать?

Сказки Бажова, слегка адаптированные под здешнюю реальность, пользовались немалым успехом, приходили слушать даже из соседних палат. Охрана тоже не отставала. Замполитрука не раз добрым словом вспоминал ИФЛИ. Надо же, пригодилось!

…Жил сегодняшним днем, не думая о том, что будет завтра. Не убили – и хорошо, в шпионы не вербуют – отлично! Понимал, что ненадолго, однако решил далеко не загадывать. Был комиссар Коган – да весь вышел, не захотел врагом народа слыть. Кем стал, кем притворился? Понятное дело – Опанасом, который вместо пролетарской пули получил по очередной амнистии свой полновесный «четвертак».

Опанас, твоя дорога —
Не дальше порога…