В Пологи был послан с тремя сотнями новенький — Василий Куриленко, мужик крутой и цепкий. А сколько «диких» атаманов бедокурит вокруг? Один безногий батько Правда чего стоит! Бочками самогон пьет, верблюд. Большевички с рабочими кучкуются. Снова объявились сечевики-петлюровцы. На них на всех пока слабо, но напирают казачки с Дона. Им готовы помочь немцы-колонисты, помещичьи карательные отряды. Кто во что горазд…
На заснеженном косогоре показалась группа верховых.
— Чьи это? — спросил Троян.
Хлопцы, что рубили лозу, тоже разглядывали незнакомцев. Впереди ехал свой, из разведки, похоже, Зиньковский. Он поднял руку. Те, что были за ним, приотстали. Левка доложил:
— Шпиона поймали, Батько. Люди Куриленко сняли ночью с поезда. К белым, курва, пробирался или к петлюровцам.
— Гаврюша, отряди его в штаб, — велел Махно. — Я скоро буду.
Из тюремного опыта он давно усвоил, что провокаторов, доносчиков, тем более шпионов ни в коем случае нельзя допрашивать прилюдно. А месяц тому схватили гетманского сыщика Прокофия Коростелева, заставили говорить прямо в штабе. Многим лучше бы и не слышать. В шпионской сети подвизались и евреи-торгаши, готовые служить любой власти. «Ты можешь после этого им доверять? — спрашивал Федор Щусь, напирая на слово «им». — Видишь, какие падлы?» — «Брось ерепениться! — возмутился Нестор. — А что, среди нас нет выродков?» Федор упорствовал: «Ты вообще рассуждаешь, а тут факты, фамилии. Не в бровь, а в глаз!» Коростелева отвели на скотомогильник и пристрелили. С упрямым же Щусем да и с другими пришлось долго повозиться, чтобы выбить гнусную дурь. А молва-то выпорхнула, ей рот не заткнешь. «Лучше б они не знали тех подлых фактов», — сделал вывод Махно.
Увидев шпиона при штабе, он сразу определил, что это ЧУЖОЙ, и к бабке не ходи. На его бледном лице лежал тот редкий отпечаток утонченности, что оставляют лишь многолетние усилия ума и, особенно, души. Худощавый и физически, наверно, слабый, он смотрел на Батьку светло-серыми глазами без всякого страха.
— Ты с Дона?
— Да.
— Казак, что ли?
Они стояли уже по разные стороны стола. Нестор не сомневался: это городской человек, уздечку не щупал, белая кость.
— Я из Ростова. Энтомолог, — незнакомец не терял чувства юмора и хотел выяснить степень любознательности и опасности атамана. Тем более, что не чувствовал за собой никакой вины: ехал в Екатеринослав к больной сестре. По случаю согласился передать какую-то бумагу какому-то генералу. Вот и всё. Его, правда, предупредили, что это опасно, да он по наивности не особо беспокоился.
Нестору же подобная инфантильность и чистота были неизвестны. Такого сорта людей он просто никогда не встречал и потому решил, что его разыгрывают. «Или он остолоп, если не боится? — усомнился Батько. — Да непохоже. Белая кость».
— Слушай, мы тебя… болвана… сейчас хлопнем. А?
Они смотрели друг другу в глаза. Нестор испытывающе: «Что за птица такая, непуганая? Словно и не слышала выстрелов никогда. Во-о, стрепет!» А энтомолог разглядывал шрамик под левым глазом атамана, расширенные зрачки («Как у настоящей веснянки? Нет. Терновая цикада? Похоже»), смуглую кожу, грубые лицевые кости — всё кочевое, ископаемо-живое. Оно дышало рядом и пугало, пока вроде, слава Богу, беззлобно.
— Эту бумагу где нашли? — нарушил молчание Махно, показывая улику.
— У меня.
— Знаешь, о чем она?
— Понятия не имею, — в серых мягких глазах, на розовых губах незнакомца появилось смущение. А бумага была вот какая.
Ноября месяца 20 дня, 1918 г.
Атаману Екатеринославского Коша войск украинских казаков Воробцу
Милостивый государь!
На всем огромном пространстве России, в этом мире анархии, слава Провидению, стали образовываться островки порядка у Вас и у нас. Они укрепляют надежду и могли бы превратиться в точки приложения созидательных сил. Нам, казакам, делить нечего. Испытав ужасы большевицкой волны, Дон уже опамятовался. Верим, что эти чувства близки и Вашим доблестным воинам. Наслышаны также, что у Вас формируется 8-ой офицерский корпус.
Исходя из всего этого, считали бы целесообразным установление более тесных контактов по всем вопросам предстоящей борьбы с красной чумой и анархией за честь и свободу родной земли.