Нестор Махно

Отбирая бойцов в отряд, отвечая на разные вопросы, он нет-нет и вспоминал о девушке, так неожиданно исчезнувшей и вновь появившейся. У Махно даже мелькнула коварная догадка: «А не подсадная ли утка? Чья? Может, своего рода Фанни Каплан? Возьмет и запросто всадит ядовитую пулю! А? С кем черт не шутит? Вздор! Какая утка? Лавочник испугался и отправил дочь подальше от греха».

Прошла ночь, которую штаб провел в бывшем волостном правлении, а теперь совете. Нестор не искал Тину. Она тоже не появлялась. На следующий день опять митинговали, раздавали оружие, лечили раненых, рассылали сообщения о взятии Больше-Михайловки и призывы к восстанию. Австрийцы не показывались, скорее всего копили силы.

Поздним вечером, выпив самогона и закусив, Махно сидел в просторной пустой комнате за шершавым дубовым столом. Члены штаба разошлись по селу. С улицы доносились веселые голоса хлопцев, девичий смех, наяривала гармонь, и Нестор почувствовал себя удручающе одиноким. Ни хаты, ни жены (где та Настенька?), ни детей, как у всех, ни хозяйства — да ни хрена нет! Даже идейно близких. Вольдемар Антони, ретивый поклонник Заратустры, разгуливает по заграницам. В могиле неукротимый Саша Семенюта. В далекой Москве заседают, читают лекции о Льве Толстом теоретики-анархисты. Чтоб им тошно стало! Он попытался представить их, как видел.

Вот высоколобый Лева Черный ходит с книжечкой, записывает туда всякую обывательскую рухлядь. Большевички определили его комендантом двора. Не в Кремле, конечно, на самой заурядной улице. «Они такие нахалы, так навязчивы, — жаловался Черный, — что я не мог отказать». Интеллигентская тряпка, и, поди ж ты, автор «Ассоциационного Анархизма».

Вот Алексей Боровой. Ах, как говорит. Не то слово — поет! Какой у него кабинет-библиотека! А оставить у себя приезжего, предложить умыться с дальней дороги, просто присесть, попить чайку — извините, не удосужился. Может, побрезговал? Иуда Рощин — звезда среди молодых анархистов — опоздал на целый час, забыл, что дал слово выступить. Братцы, да разве с вами в бой ходить? На базар сбегать — и то нужно крепко подумать.

Ну и Аршинов — светлая голова, друг каторжный, секретарь союза идейной пропаганды анархизма. Но как же он сегодня далек, как все они оторваны от поля и станка! Сюда летите, буквоеды! Тут вовсю кипит жизнь и решается ваше и наше будущее. Э-эх, нет отзвука, нет.

Долго сидеть в одиночестве Нестор не мог, вышел на улицу.

— Проверю заставы, — сказал дежурившему у дверей Лютому и направился… на почту. Еще днем приметил, где она находится. В каменном доме уютно светилось окошко, и никого поблизости не было. Он постучал. Знакомый голосок с детскими интонациями спросил:

— Кто там?

— Это я, Тина. Я.

За дверью было тихо. «Испугалась, а может, и не она? — засомневался Нестор. — У них у всех в этом возрасте такие голосочки. Кроме Маруси Никифоровой. Та и родилась в галифе». Наконец стукнул крючок, и дверь растворилась. В сенцах стояла Тина. В белом платье! Ждала!

Ни слова не говоря, Махно вошел, властно обнял ее и крепко поцеловал. Девушка не сопротивлялась. Он закрыл дверь, увидел деревянный диванчик и задул лампу…

— Теперь ты — моя жена! — сказал, уходя. Тина измученно улыбалась.

Проверив посты, Нестор возвратился в бывшее волостное правление, лег прямо на шершавый дубовый стол, еще подумал: «Подарила-таки судьба мгновение» — и забылся.

Приснилось ему, что бредет по полю. Пшеница колосится. По ней и голубым василькам бегают муравьи. Жарко. Жаворонок заливается в небе. Вдруг сама по себе сорвалась с пояса сабля и брякнула в пыль. Он наклонился, чтобы поднять, а кто-то невидимый положил холодную руку ему на голову и говорит, говорит тихим голосом о чем-то светлом, высоком, наиважнейшем. Нестор чувствует это с благодарностью, и легко так стало, покойно, душа радуется, а слов, срамец, не может разобрать. Силится, прислушивается — нет, никак не уловить смысл. Ну, хоть пропади! Тоска охватила сердце, прямо глухая печаль камнем навалилась…

Громкий стук разбудил его.

— Австрияки! — крикнул Петр Лютый. Махно схватил оружие, выскочил на улицу. Темень. Стреляют. Откуда — не поймешь. Мечутся какие-то люди. Он поймал одного за руку.

— Откуда бьют?

— Из-за Волчьей. В ваш огород.

— У меня нет его!

— В этот же, правленческий. Кони там, раненые. Ужас!

Со всех концов села сбегаются повстанцы. Марченко и Щусь пытаются их построить. Ничего не получается. Многие впервые видят друг друга. Растерянно спрашивают:

— Та шо ж робыть? Шо?

Махно ворвался в толпу с наганом.

— Слушай сюда! — и выстрелил вверх. Это подействовало, но лишь на миг, и его следовало немедленно использовать. — Где члены штаба? А, вы здесь. Семен, лети на северную заставу. Помоги, разузнай, в чем дело. Марченко, бери бойцов, вот этих, и в огород. Выхватывайте из-под огня тачанки. Щусь, подавите чертов пулемет!

Сейчас главное было показать, что есть управление. Глупое или четкое — не имело значения. Иначе паника и гибель. Тачанки вытащили во двор. Возвратился Каретник.

— Первую атаку отбили, — доложил впопыхах. — Не проспали хлопцы, а то б всем крышка.