Нестор-летописец

Копыта коней ступали по склону холма, пока еще пологому. Вскоре начался лес, редкий внизу горы, но с неприветливым подлеском, неохотно пропускавшим путников. Стал накрапывать дождь, шуршала палая листва. Закликала птица-ночница.

— Чур меня! Чур меня! — то ли ради забавы, то ли всерьез выкрикнул Георгий древнее славянское заклятие.

— Тише ты! — цыкнул на него княжич. — Что если волхв уже там, наверху? Услышит еще. Лучше огня зажги, только несильно.

Варяг, не слезая с коня, отломал от сосны сухую толстую ветку, скупо обмотал тупой конец смоляной паклей из торока.

— Эй, купец, держи.

Несда подхватил брошенный сук. Георгий высек на паклю искру, запалив огонь, и забрал светильник. Озаренный пламенем ближний лес стал не таким пугающим и враждебным. Не норовил больше выколоть ветками глаза, больно хлестнуть по лицу. Только за стволами деревьев, мимо которых проезжали, стало еще темнее, и чудилось, будто там, во тьме, злобится нежить.

Варяг и княжич заговорили вполголоса о ловах и о приемах, годных для охоты на разных зверей: на медведя и на рысь, лося и вепря, тура и оленя. От зверей незаметно перешли к волхву. Измысливали на ходу способы его поимки — чтобы чародей не успел обернуться волком или другой тварью, не призвал на помощь нечистых духов, не сотворил иного колдовства, которое даст ему ускользнуть. В основном старался Георгий. Мономах или молчал, или хмыкал, или строил возражения. Особенно не нравилась ему мысль, что на капище волхвует сам полоцкий Всеслав.

— Если он может перекидываться волком и выходить из поруба, зачем ему возвращаться в заточение?

— Это военная хитрость, чтобы никто ничего не заподозрил до времени.

— До какого времени?

— Вот когда оно настанет, тогда и узнаем какого, — резонно заметил Георгий. — Я бы на месте князя Изяслава сжег это капище, а Всеслава и остальных полоцких волхвов отдал на суд. Они язычники, пускай их судит митрополит. А князь утвердит приговор.

— У тебя, Георгий, все ли в порядке с головой?

— Да как будто не болит. А что?

— То-то и оно, что не болит, — поддразнил варяга Мономах. — Ты боярский сын, а не смерд или раб. Должен знать закон. Ни в Русской правде, ни в церковном уставе князя Ярослава нет наказания за ведовство и волхвование. Мы не магометаны, чтобы убивать людей другой веры. Их нужно убеждать словом, а не страхом.

— Ага, словом, — буркнул Георгий. — А они тебя топором убедят.

Гора оказалась не так высока, как представлялось снизу. Еще и под дождем не успели как следует вымокнуть, а уже выбрались из леса и поднялись на плешивый верх холма. Верхушка была широкой и неровной, с большими буграми, притом достаточно плоской, чтобы видеть ее из конца в конец. Морось не переставала, но в тучах появилась лохматая прореха, и в нее немедленно сунулось желтое пронзительное око луны. Вместе с луной трое охотников оглядели макушку Лысой горы. Даже без светильника, который Георгий забросил в кусты, чтобы не спугнуть волхва, они отчетливо узрели капище. Мономах предложил подъехать ближе.

Идола окружало восемь рукотворных бугорков. На семи были заготовлены дрова для священного языческого огня, а на восьмом темнело пепелище.

— Вот оно, идолище поганое, — презрительно сказал Георгий.

Княжич на коне переступил границу капища, подъехал вплотную к кумиру и хорошенько рассмотрел его.

— Это не Перун, — молвил он. — Я видел такого в Ростове, в тамошнем Чудском конце. Только тот идол вытесан из камня и намного больше. Просто огромный.

Мономах спрыгнул с седла, носком сапога разворошил груду углей и пепла на кострище. Вспыхнула оранжевая искра и тут же погасла.

— Недавно жгли. — Он поднял с земли комок грязных перьев. — Петуха, что ли, спалили?

Княжич оседлал коня и выехал с капища.

— Это Кривой Велес, подземный бог, покровитель колдунов и песнотворцев.

— Почему кривой? — удивился Георгий.

— Это его имя. От него назвалось племя кривичей. Северная чудь тоже почитает этого бога. У них считается, что он враг Перуна.

— А Полоцк стоит в земле кривичей! — догадался варяг.

— Нам нужно где-нибудь спрятаться, — сказал княжич и направил коня прочь от капища.

Несда, осенившись крестом, был бы рад убраться от кумирни куда подальше. К тому же слова про петуха натолкнули его на неприятные догадки. Но Мономах всего лишь вернулся к лесу, спрыгнул с коня и привязал его к стволу. То же самое сделал Георгий, а затем взвалил на себя тороки. Несда, не любивший верховой езды, на этот раз спешился неохотно.

Они поднялись снова на верх горы и укрылись за большим бугром, из-за которого хорошо были видны очертания идола. Дождь прекратился. Почти круглый месяц уверенно распугивал рваные тучи, не позволяя им затмить себя. Варяг тут же принялся копаться в тороке. Княжич без смущения расположился на грязной траве, плотно завернувшись в плащ. Георгий с ворчаньем пересадил его на расстеленную овчинную кошму. Себе достал такую же. После этого извлек из другого торока снедь: холодное мясо с луком, пироги и деревянный жбан кваса.

— Эй, купец, что стоишь, будто кумир? — спросил Мономах с набитым ртом. — Мокрой травы боишься, а подстилку не взял? Эх ты.