Нестор-летописец

На берегу Оки в бору князь Глеб поставил церковь Всемилостивого Спаса. За полстолетия храм обветшал. В нем изредка служил старый подслеповатый поп, которого привез в город Святославов посадник. Янь Вышатич прихватил попика в неурочное время и отвез к Спасу на Бору, велел петь молебен святым страстотерпцам Борису и Глебу. Хотя поп сбивался и пел невнятно, боярин остался доволен. От души помолился святым защитникам Руси.

Отплыв от Мурома, воевода приказал поставить пред собой на палубе повинного кметя и раба. От двухмесячного сидения в узах Гавша осунулся и пожелтел. На своего челядина вовсе не глядел, сторонился.

— Веруешь ли во Христа? — приступил к дознанию воевода.

— А если нет? — исподлобья посмотрел Гавша.

Боярин на мгновенье задумался.

— Разуверился? Это бывает… с дурнями. Для каких нужд тайно послал своего челядина с серебром в Суздаль?

— Не посылал я.

— Врешь. Раб уличен послухом — богумилом из Суздаля.

Воевода быстро развернулся к челядину.

— Ходил ли перед тем в Ростов либо Ярославль? И был ли послан с наказом к волхвам? Отвечай, не то велю бить.

— В Ростове был, — помявшись, пробормотал челядин. — С наказом от хозяина. От него.

Он кивнул на Гавшу.

— Ах ты пес смердящий! — выплюнул тот. — Кто твой хозяин? Кто тебя посылал? Знать ничего не знаю. Не раб он мне, боярин. В Чернигове пришел ко мне, попросил взять в полюдье. Серебром заплатил. А кто ему и что наказывал, того не ведаю.

— Это не так, — возразил челядин. — Он купил меня на торгу в Корсуне. Откуда у меня серебро, чтобы платить за что-то? И зачем мне ваши волхвы? Я хочу домой, в Сурож.

Гавша шагнул к нему и ударил связанными спереди руками. Челядин упал, прижал ладони к разбитому носу. Кмети усмирили Гавшу кулаками.

— Интересно, — молвил воевода. Он оперся о борт лодьи и смотрел на реку, размышляя. — Когда послух и обвиняемый не могут между собой согласоваться, следует применить испытание железом. Дабы выяснить, кто из них говорит правду.

Он повернулся к узникам. Гавшу от его слов передернуло. Челядин наружно остался спокоен, но воевода подметил в его глазах тревожность.

— Так же следует поступить в том случае, если послух — раб. Испытываться железом должен обвиняемый. Однако испытание не будет чистым, если подвергнуть ему тебя, — сказал боярин Гавше. — Ты и так виновен в убийстве отроков. Будет трудно разобрать, в чем уличает тебя Божий суд. Посему будем испытывать раба.

На палубу немедленно принесли жаровню с углями, раздули огонь. Смотреть на суд Божий собралась вся дружина. Гребцы, сидевшие внизу на скамьях, тоже тянули шеи. Разве найдется такой скучный человек, которому было бы неинтересно испытание железом? Если, конечно, ему подвергают кого-либо другого. Даже холопов по обычаю не гоняли со зрелища.

В пламя на жаровне положили стальной наконечник сулицы. Тем временем испытуемому развязали руки. Воевода громко возгласил:

— Господи Боже наш, Отче Небесный! Молим Тебя — обличи этого смертного во лжи или оправдай в истине. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь… Приступайте.

Кметь у жаровни сгреб пылающие угли в одну сторону, раскаленный наконечник вытолкал в другую. Подвели раба.

— Берись за втулку и держи, пока не задымишься, — сказал кметь.

Челядин упирался и отрывисто выкрикивал греческие слова. На мгновение ему удалось вырваться. Он схватился за ворот свиты и, как безумный, впился в него зубами. Во рту у него оказался крошечный клочок пергамена. Мигом сжевав его, раб повалился на доски палубы и с вытаращенными глазами вцепился в горло. Из рта выступила пена. Судороги быстро прекратились. Челядин был мертв.

Лодья огласилась негодующими криками.

— Потравился!

— Вывернулся, грецкая собака!

— Не вывернулся, — заспорил Душило. — Сам себя обличил. Боярин! Знать, Гавша правду тебе сказал.

Воевода склонился над мертвецом, осмотрел ворот свиты.

— Греческая хитрость, — подытожил.

— Среди греков еще поискать честного человека, — хмыкнул кто-то из отроков.

— В Тьмутаракани грецкий катепан из Корсуня потравил князя Ростислава, — подхватил другой. — Клялся в дружбе, а сам в чашу с вином опустил палец. Из-под ногтя яд и вышел.

Воевода подошел к Гавше, пристально посмотрел в глаза.

— Так говоришь, правду он сказал, Душило?.. Не верю я ему. Не стал бы он из-за палёной девки вытаскивать из ямы волхвов. Теперь пусть князь решит, что с ним делать.

Мертвого раба выбросили в реку.

На мачту подняли парус и пошли с попутным ветром. Душило еще пытался выведать у Гавши, какого лешего он натворил дел. Пристыжал его братом Даньшей, поминал попа Тарасия. В ответ получил ядреную брань и злой оскал. Больше не приставал.

После волока на Болву плыть стало совсем хорошо и весело. Река сама несла лодью по течению. Солнце, как печка, разогревало землю. Нестрашно погремели грозы, после них и дышалось легче.

Скоро покажет свои стены княжий Чернигов и пойдет пир горой. Справили полюдье, можно и отдохнуть от трудов, утереть пот.

11