Неспящие

Абео казалось, что он остался один против всего мира. На плечи четырнадцатилетнего мальчика легли торговля в лавке, приготовление препаратов, организация поставок ингредиентов, а также всё домашнее хозяйство. В перерывах между этим ему приходилось следить, чтобы отец не напился до смерти и не разбил голову о мостовую при попытке добраться домой из кабака. Дни летели с бешеной скоростью, слипаясь в однообразный серый ком. Вокруг мелькали лица – чужие, смуглые, обрамлённые чёрными кудрями. Дорогие столичные одежды пестрили вокруг, вызывая головокружение, музыка звучала изо всех щелей, сливаясь в оглушительную какофонию. А солнце палило так, что спасения от него не было нигде. Абео продолжал натягивать длинные рукава до самых запястий и застёгивать жилет на последнюю пуговицу по старой северной привычке. Будто бы назло чужим краям он не собирался играть по местным правилам, ведь это значило бы, что он признал: север больше никогда не будет его домом. Капли пота стекали по вискам и оставляли тёмные следы на деревянной поверхности аптекарского стола. Когда-нибудь всё это закончится.

Тот день ничем не отличался от предыдущих. Запахи трав, спирта, жар горелки, румяные щёки посетителей, гам за окном, стук шагов по мостовой. Первые фонари, гуляния на площади, яблоки в карамели, танцы до самой ночи… Город кипел. Жизнь била и пульсировала здесь, и тихому мальчику, забившемуся в угол своей постели с книгой в руках, как всегда, не нашлось места в ней.

Но Абео был вынужден покинуть стены дома, когда время перевалило за полночь. Час, второй… Отца всё не было, и Абео отправился на поиски. Это не составило ему особого труда: он уже давно заучил названия местных питейных заведений. В некоторых его даже узнавали и сразу указывали на столик, за которым сидел раскрасневшийся Юлий, размахивая руками и играя в Ловца Удачи со случайным собутыльником. В каких-то из них Абео даже предлагали налить за счёт заведения, и он в очередной раз диву давался душевной простоте кабатчиков, готовых напоить даже ребёнка, лишь бы получить нового завсегдатая. Хотя Абео давно не чувствовал себя ребёнком: после смерти матери ему пришлось быстро вырасти. Новая же жизнь окончательно закрепила его в позиции взрослого: первенец Альбусов остался единственным, кто сохранил и здоровье, и рассудок. И ему нужно сражаться, если он хочет ещё хоть один раз увидеть сестру.

Так и в этот раз четырнадцатилетний Абео, словно строгий родитель, шёл уже знакомым маршрутом в поисках нерадивого отца. Юлий нашёлся в трактире «Возничий». Возле входа, обрамлённого аляповатой мозаикой, стояла старая телега, ставшая своего рода символом этого места. Пьянчуги время от времени пытались утащить её с собой, и трактирщику приходилось выскакивать на улицу и разгонять их старой метлой.

Абео не раз доводилось вести пьяного отца до дома, но этот был особенным. Несмотря на то что состояние нестояния было для Юлия не в новинку, в тот день он окончательно утратил человеческий облик. Лицо отекло и покраснело, сосуды в заплывших глазах, смотрящих в пустоту, полопались, немногочисленные остатки волос прилипли к потному лбу, а пропахшую потом рубаху украшало пятно ароматной рвоты с кусочками недавнего ужина. Будучи в два раза легче отца, Абео с трудом мог устоять на ногах, чувствуя, как его тучное тело всем весом оперлось на его плечо. Абео неумолимо шёл вперёд, делая маленькие шаги и стиснув зубы. Юлий издавал нечленораздельные звуки и лениво волочил ноги по каменной плитке. На полпути до дома он обмочился, наполнив аллею отвратительным смрадом, подобным тому, что исходит от бездомных.

– Хочу выпить, – пробормотал Юлий, едва ворочая языком.

Абео проигнорировал его слова и продолжил ковылять в сторону дома, давая отцу повиснуть на своём плече. После того как отец трижды повторил свою просьбу, Абео категорично отрезал:

– Мы идём домой.

– Ты чё, щенок! – заревел Юлий и, уперевшись ладонью в грудь Абео, с силой оттолкнул его. Тот устоял на ногах, ледяным взглядом смотря на отца. – Ты меня жить не учи, сукин ты сын…

Ноздри Юлия раздувались от гнева. Изо рта пахло как из месяцами немытой конюшни. Его глаза казались стеклянными – в них потухло всё человеческое, любые проблески ума, сострадания, надежды. Юлий пошатнулся и, звучно сплюнув, сам поплёлся в сторону дома, но уже через пару футов Абео пришлось снова подхватить его, чтобы отец не влетел лбом в фонарный столб.