Это привлекло их внимание, лазерные точки наперегонки побежали рисовать красный кружок в середине моей груди. Однако при всем своем профессионализме, который проявился в том, как они вошли в помещение, они не выстрелили одновременно и не размазали меня по стене. Наоборот, оба «тавора» заняли позиции с двух сторон, насколько позволяла ширина комнаты, зажимая меня теоретическими линиями перекрестного огня и оставляя широкий угол, по которому «ремингтон» мог безопасно ко мне приблизиться. Что он и сделал, но сначала включил галогенную лампу под стволом автомата. Видя повреждения на двери, я был уверен, что досланный патрон будет дробовым. Хотя это не имело значения; с такого расстояния сжатая медная пыль от дверепробивного патрона пробила бы дырку прямо у меня во лбу.
Поэтому я продолжил пускать слюни и добавил небольшое подергивание.
— Бардак!
Галогенный луч пробежался по мне вверх-вниз и замер на моей напряженной шее.
— Неспящий.
Голос одного из «таворов».
— Что он тут делает?
Человек с «ремингтоном» подошел ближе.
— Что вы тут делаете?
Я закатил глаза, защелкал зубами, слюна полетела у меня изо рта.
— Бардаааааааак!
Кружок галогенного света спустился по моей свернутой в бок шее и ушел в сторону.
— Все, свихнулся.
— Убери его, пусть не мешается.
Точки-близнецы дугой убежали от меня, вбок и вверх, не тронув и не повредив, линии огня не касались напарника.
Галогенный луч быстро взлетел по стене.
— Прости, старик.
Приклад его автомата взметнулся вверх сбоку от моей головы.
Я дернулся в сторону, напустил еще больше слюней, легкий синтетический приклад промахнулся на пару сантиметров, и его владелец потерял равновесие. Я воспользовался этим обстоятельством и вырвал у него оружие.
Конечно, сказать проще, чем сделать. Это был не ребенок с леденцом; и я не просто выдернул ружье у него из рук. А именно я нанес плотную серию скоординированных ударов, отбил дуло ружья вбок, пнул человека в живот, ударил в горло, взял дробовик из его ослабевших рук и основанием приклада разбил ему нос. При этом галогенный луч носился по всей комнате, и в то же время мы с разоруженным человеком оказались в затруднительной близости, и все это в сочетании с внезапностью сбило с толку обоих «таворов».
Вот почему можно надеяться, что их наниматель, кем бы он ни был, извинит их за то, что они не успели расстрелять меня прежде, чем я отправил оставшиеся пять патронов из «Ремингтона-870МС5», теперь оказавшегося в моих руках, им в головы.
Это были патроны с крупной дробью, на мой взгляд, перебор. У меня ушло два на одного и три на другого, я стрелял в них по очереди, пока патроны не кончились. Тогда я бросил ружье и упал в сторону, ныряя под рабочий стол, вынул мой «лес-баер» 45-го калибра из наплечной кобуры под курткой и стал терпеливо ждать, прицелившись в дверной проем в свете компьютерного монитора, который вдруг проснулся посреди стычки.
Так я мог прицеливаться, может быть, в течение часа, чтобы удостовериться, что их было только трое, но тут застонал человек, у которого я отнял ружье, и напомнил мне, что пора заканчивать.
Я вылез из-под стола, поискал удостоверения у обоих мертвецов и не нашел. Никаких часов или украшений, хотя у одного была красноречивая полоска бледной кожи вокруг смуглого запястья, а у другого аналогичная полоска вокруг большого пальца левой руки, и оба уха у него были проколоты.
Третий снова застонал. И потом звякнул «Мейс». Я поднялся по лестнице, вынул свой готовый диск и сунул его в карман спортивной куртки. Я еще не проверял ткань на пятна и разрывы. Мне была невыносима мысль, что плод ручной работы мистера Ли мог пострадать. Сшитая им одежда была в буквальном смысле слова незаменима. Отложив осмотр на потом, я нажал несколько кнопок на «Мейсе», дважды подтвердил, да, я хочу стереть все содержимое жесткого диска, и спустился по лестнице назад.
Теперь в комнате было множество противоречивых вещественных доказательств. А у меня совсем не было времени, чтобы как следует обо всем позаботиться.
На миг меня объяла неприятная дрожь. Мысль о том, чтобы покинуть комнату, не приведя ее в порядок, была почти невыносима.
Я взял телефон. Держал его в одной руке, а «лес-баер» с похожей отделкой в другой.
Человек на полу снова застонал.
Продолжая дышать как загнанная лошадь, я спросил его, пыхтя, кто они такие, он и его спутники, кто их нанял и для чего. Он опять застонал, и этот стон сказал мне, что он недостаточно пришел в чувство, чтобы понимать, о чем я спрашиваю.
Я застрелил его. Сразу. Подумал хорошенько. И снова выстрелил. И мое дыхание стало выравниваться. Нельзя сказать, чтобы убийство человека приносило покой само по себе. Однако в комнате была новая симметрия, эти две пули придали новую гармонию разрозненности и беспорядочности мертвых тел, разбросанных по полу, и я опять мог двигаться вперед.