Неспящие

Двое из четырех, которых я не обездвижил, постараются занять позицию для стрельбы, подумал я. Их первоначальное преимущество передо мной состояло в числе, огневой силе и хорошем самочувствии. Необходимость взять меня живым свела на нет их огневую силу. Мое непроизвольное желание выжить компенсировало нанесенный мне вред. Да и численность уже начала выравниваться. Понимая, что мои преимущества состоят в знании местности и отчаянном положении, в котором я оказался, они постараются рассчитать риск и выгоду в том случае, если откроют стрельбу, когда представится возможность, и решат — будь что будет.

Послышалось несколько щелчков пальцами. Таким образом они договаривались, кто какие секторы обстрела возьмет на себя. Раненые знают этот код и прижмутся к полу, чтобы не получить шальную пулю.

Я снова мог дышать. Этот подвиг дался мне с большим трудом. Я стащил проволочную петлю и позволил себе отдышаться.

Пересекая комнату, чтобы достичь нового укрытия, я обошел ковер из альпаки. У его края я увидел черный куб компьютера «Шаттл», на котором я изучал «Линукс». Это было одно из электронных устройств, которые они вынесли из моего кабинета, чтобы найти в нем какие-нибудь сведения относительно моего подозрительного поведения вблизи Афронзо-младшего.

У проволочной петли был хвост примерно в полметра. Проволока была хоть и толстая, но гибкая. Я немного расширил петлю, примерился, тихонько бросил ее и услышал, как она негромко стукнула, упав на компьютер и цепляя его за угол.

Никто не открыл огонь, и это говорило о том, что они либо не слышали стука, либо стук был слишком тихий, чтобы дать им возможность прицелиться. Я сильно, наотмашь дернул проволоку, из-за чего «Шаттл» с грохотом повалился на деревянный пол в сторону стеклянной стены. Пауза длиной в биение сердца, за ней последовала серия из трех размеренных выстрелов, потом опять пауза, а затем четвертый и пятый выстрелы.

Но меня там уже не было.

Я вжался в угол комнаты, дальний от входной двери. Груда моей аппаратуры и человек, который стоял настороже, находились между мной и стеклянной дверью. И мне пришлось бы перелезть через кушетку, чтобы добраться до коридора в заднюю часть дома или до входной двери.

Я был загнан в угол, если это не тавтология.

С того конца комнаты, где находился человек со шрамами, раздались выстрелы. В таком стесненном пространстве пламегаситель практически не скрыл его местонахождение. Хотя это не относится к делу, потому что у меня в руках не было оружия для ответной стрельбы. Да и в любом случае он уже успел снова переместиться. И все-таки мне представлялось очевидным, что он блокирует жилую зону и по крайней мере половину столовой. Последний его выстрел пробил дыру в толстой стеклянной стене. Я мысленно провел линию от этой точки до места, где он был, когда выстрелил. Последний из них должен будет прикрывать вторую половину столовой зоны и кухню. И он будет делать это с позиции сразу за тем местом, где последний выстрел ударил в стекло.

Конечно, я не мог быть уверен во всем этом. Меня пытали несколько часов. Мне нанесли раны, которые по-прежнему причиняли мне сильную боль. Я перенес кислородное голодание, кровопотерю. В комнате было темно, повсюду валялись вещи и обломки столика «Суй». Двое человек, которых я обездвижил, вероятнее всего, вскоре вернутся в строй. Я находился в катастрофическом положении и крайнем отчаянии. Мои стратегические оценки нужно было в лучшем случае считать сомнительными.

Слава богу, что у меня в руках было чучело крылатого кота.

Художницу, создавшую этот шедевр, рассмешило, когда я сказал ей, зачем мне нужен кот внушительных размеров. Она от души согласилась и с концепцией, и с разными другими требованиями по моему заказу. Она призналась мне, что ей «понравилась ирония насчет Джеймса Бонда». Я не возразил ей, что в чучеле не было абсолютно ничего ироничного. Я со своей чувствительностью видел в мертвом коте с крыльями дрозда, пришитыми к его спине, и ракетницей, спрятанной в его полом остове, мрачное провозвестие того, что человечество уготовило самому себе.