Несомненная реальность

В мутной воде сновали и ловили свою рыбку, большую и маленькую, разнообразные проходимцы, выдававшие себя за революционеров, и революционеры, пользовавшиеся идеологией как прикрытием для откровенно бандитской деятельности. Активно орудовали «боевые организации» и социалистов-демократов (позже добавивших определение «большевиков» к своему названию), и социалистов-революционеров, и анархистов, и прочих течений в сложной подпольной жизни. Впрочем, во время «эксов», как в обиходе именовались «экспроприации», а проще – вооруженные налеты на банки, ювелирные магазины и денежных курьеров, они ничем не отличались друг от друга, а все вместе – от грабителей с большой дороги. Да и награбленное зачастую шло не столько в казну партии, сколько в личные карманы налетчиков.

Но налеты являлись далеко не единственным источником денежных средств для революционеров. Буржуазия – промышленники и купцы, недовольные отсутствием прав и засильем аристократии, восторженная «общественность», откупающаяся подачками от своей совести – эти денежные источники били не иссякая. Полученные же благодаря грабежам и пожертвованиям суммы, пусть даже наполовину оседая в карманах «народных защитников», шли на создание сети подпольных типографий, явок, закупку оружия, ввоз из-за рубежа нелегальной литературы и финансирование рабочих дружин, стачек и забастовок. И, что самое скверное, многие, очень многие выдающиеся люди, умные, честные и нравственные, оказывались втянутыми в подпольное движение, внося свой вклад в уничтожение существующего общества, искренне надеясь, что новый мир окажется светлым и счастливым.

Официальная же власть демонстрировала абсолютную беспомощность. Не имея ни малейшего представления о том, как справляться с чередой пожаров, вспыхивавших по всей стране, она пыталась жестокостью погасить революционное движение. Взбунтовавшиеся рабочие, крестьяне, железнодорожники убивали и громили «кровососов», парализовали промышленность и железнодорожные узлы, и посланные усмирение военные отряды беспощадно расправлялись с ними, заливая огонь бунта кровью восставших. Но погашенный в одном месте, пожар немедленно вспыхивал в двух других. Людям, которым нечего терять, не оставалось никакого иного способа выразить свой протест.

Заметно облегчить жизнь заржавевшим шестеренкам государственной машины могла бы эффективная система политического сыска, выявляющая и уничтожающая подпольные революционные ячейки, подобно нитям грибницы разрушающие и разлагающие ствол государственного древа. Однако существующие жандармские структуры оказывались совершенно бесполезными. Не обладая сетью осведомителей и осуществляя в большинстве своем чисто охранные и полицейские функции, они могли оказать на ситуацию не большее влияние, чем толпа вооруженных деревянными саблями подростков. После случившейся в конечном итоге катастрофы, уже в эмиграции, многие офицеры высшего и среднего звена с горечью вспоминали показуху и некомпетентность, царившую в среде голубых мундиров. Должности жандармских генералов считались синекурой, и занимали их отнюдь не отчаянно необходимые стране профессионалы, а временщики, обладающие хорошими связями и происхождением, отбывая время перед очередным продвижением по службе. Стоявшие во главе Отдельного корпуса жандармов люди происходили из самых разных родов войск, преимущественно из кавалерии, и чаще всего не только не имели ни малейшего представления о политическом сыске, но и презирали и его, и тех, кто им занимался. Как вспоминал уже в написанных в эмиграции мемуарах последний директор Московского охранного отделения полковник Мартынов, делами политического розыска в России зачастую ведали «порядочные младенцы в жандармских мундирах».

Немало влияли на беспомощность жандармского корпуса и отсутствие эффективной системы хранения и обмена информацией, и его малочисленность. В 1903 году на всю Российскую империю приходилось лишь около шести тысяч жандармов, включая около полутысячи офицеров и пять с половиной тысяч нижних чинов. Большая часть личного состава занималась охраной железных дорог и государственной границы. Даже к началу 1917-го года их число увеличилось менее чем вдвое – до тысячи офицеров и десяти тысяч нижних чинов.