Несмотря ни на что

Она встала, захлопнула крышку рояля и поднялась наверх, в спальню. И там топился камин, было мирно и красиво, повсюду кружева, серебристый мягкий шелк, великолепное старое дерево. Кровать в стиле ампир, резная и золоченая, была чудом искусства.

Пока девушка помогала ей переодеваться и все готовила на ночь, миссис Сэвернейк, рассеянно глядя в зеркало, все еще слышала тот колокольный звон. И чудился ей жадно внимающий этим звукам, весь ушедший в них душой — Джон.

Она бессознательно играла для него. Это он разбудил в ней тоску по жизни, по утраченной молодости.

— У миссис сегодня усталый вид, — робко заметила горничная.

Миссис Сэвернейк грустно улыбнулась.

— Миссис становится старой, Агнесса, — сказала она с жесткой нотой в голосе. — Но и вы, и другие называете это усталостью — из вежливости.

Глава Х

Для тех, кто не являются участниками трагедии, но стоят настолько близко к герою, что не могут не реагировать на случившееся с ним, самое мучительное — это неловкость положения. Если вы улыбнетесь, вы спохватываетесь и чувствуете, что это неприлично. А уж обедать с обычным аппетитом при таких печальных обстоятельствах представляется вам просто преступлением. Вы чувствуете, что вести себя так, как всегда, с вашей стороны просто оскорбление для бедного героя трагедии. А между тем, увы, ни улыбка ваша, ни аппетит ни на йоту ничего для него не изменят. И совершенно очевидно, что вы можете выть от смеха и уничтожать десяток обедов — несчастный попросту не заметит этого.

Однако ваше «чувство приличия», этот верх глупой условности, связывает вас по рукам и ногам.

Уайльдной, Корнли, все те же чужие люди, с которыми Джону приходилось встречаться, обращались с ним так, словно он был выздоравливающим после тяжелой болезни. Некоторые даже голос понижали, говоря с ним.

Один только Чип держал себя естественно. Он ел и пил, как обычно, и воздерживался от всякого разговора о случившемся, если Джон не заговаривал сам.

Надо было сообщить Туанете. Это Чипу пришлось взять на себя.

Туанета примчалась к миссис Сэвернейк с побелевшим, как мел, лицом и глазами, метавшими молнии.

— Это неправда, этого не может быть! — сказала она, едва переводя дух. — Никто не вправе сделать такую вещь!

Миссис Сэвернейк, как умела, изложила теорию свободы личности, но это ничуть не смягчило негодования Туанеты. Ее короткая верхняя губка вздернулась еще выше, пока она слушала.

— Мило, нечего сказать! — заметила она с необычным для нее цинизмом. — Значит, каждый может сделать, что ему вздумается, хотя бы это были низость и эгоизм, а потом ведь всегда можно сказать, что сделал это, желая добра другому! Вот поистине удобный выход: звучит оно преблагородно, затыкает всем рты, потому что никто не знает, в чем эта «будущая польза» другого заключается. А уж Кэро-то, думается мне, беспокоилась только о себе; ей надо следовать всегда своим капризам, а другой пусть расхлебывает!

К Чипу, в смущении теребившему свой рукав, Туанета приступила с настойчивыми расспросами.

— А что, он очень расстроен, Чип? — спросила она, дрожа от волнения.

— Это скверная история, — коротко отвечал Чип.

Но женское сердце Туанеты жаждало подробностей, точных сведений.

— Да, я знаю. Но, Чип, у него сердце окончательно разбито, как ты думаешь?

В эту минуту Джон вошел в гостиную и Туанета умолкла, зардевшись, объятая ужасным смущением. Она украдкой осмотрела долгим взглядом Джона, который, кинув ей ласковое: «А, девчурка, здравствуй!», уселся у стола и погрузился в чтение газеты.

Он был только очень бледен, и больше ничего. Не похож совсем на героя трагедии!

Туанета была окончательно сражена, когда Джон обернулся и сказал своим обычным тоном Чипу:

— Вот, прочти телеграмму, которую мне прислал Маркс по поводу выборов. Очень любезно с его стороны, правда?

Думать и говорить о выборах в момент любовной драмы! Туанета была прямо-таки шокирована. Но что сравнится с ее разочарованием, когда позже «страдающий от любви» Джон даже упомянул вскользь имя Кэролайн в каком-то деловом разговоре. Туанета отправилась «домой», к миссис Сэвернейк.

— Завтра мы все едем в Лондон, — объявила она. — Чип заедет за мной в одиннадцать. Ух!.. Сегодня вечером мне кажется, что нет ничего постоянного на свете.

Наутро заехал проститься Джон. Миссис Сэвернейк была в огороде, где робкое весеннее солнце вело неравную борьбу с поздними морозами.

— Что, уже обратно в город? — спросила она, стаскивая с маленькой ручки огромную садовую перчатку. — Я и сама через недельку-другую буду уже на Одли-стрит.

— На Одли-стрит и мой дом, — сказал Джон, уверенно глядя ей в лицо.

Она, очевидно, ничего не слыхала об этом футуристическом жилище, которое он приготовил для Кэро, потому что отозвалась совсем просто:

— Вот как! Значит, мы будем соседями. Вы навестите меня, надеюсь?

— Спасибо. С большим удовольствием.

Какая-то натянутость чувствовалась в разговоре. Оба словно выдавливали из себя нужные слова.