Несладкая жизнь

– Хотя ты прав… Мне тоже приходилось с этим сталкиваться, – помрачнела Настя. – Ненавижу тех, кому все дозволено… Знаешь, а я ведь могу дать тебе денег.

– Правда? – оживился он. – Мне бы только одежду купить, что-нибудь самое дешевое, и билет! Я верну. Ты напиши мне свой адрес, и я вышлю.

– Да брось ты, – махнула рукой она. – Миллионов одалживать тебе я не собираюсь. Возле станции есть вещевой рынок, там можно купить кеды и спортивный костюм. Пойдем быстрее.

* * *

Понимала она, что все неспроста.

Осознавала, что не будет мужчина с благородной проседью в красивых густых волосах, с длинными сильными ногами, обтянутыми потертыми джинсами Diesel, с медленно распускающейся улыбкой и внимательным взглядом из-под прямоугольных очков, помогать ей, смазливой двадцатилетке, просто так. Потому что она, Настя, ему чисто по-человечески понравилась.

Замечала она, как Антон на нее иногда посматривает.

Догадывалась, что его прикосновения не всегда случайны.

Нет, он не нагличал. Не было в его поведении хамоватой вальяжности – я, мол, устроил тебя на работу, обеспечил жилье, так что настало время платить по счетам. Наоборот, Антон отнекивался от бесконечных Настиных «спасибо», все время подчеркивал, что это ему, а не ей повезло, что о таком поваре, как Настя, можно только мечтать, что постоянные клиенты нарадоваться не могут на ее пирожные, и даже анемичные рублевские барышни нарушают строгие диеты ради ее тирамису.

Иногда Насте казалось, что в этом городе нет любви. А если и есть, то ее прячут за семью замками, стерегут и только по ночам иногда вынимают из заветных сундуков, чтобы полюбоваться да протереть от пыли. Напоказ же выставляются суррогатные отношения. Стоит зайти в любой дорогой клуб – увидите педофилию в ее расцвете. Тринадцатилетние ногастые акселератки строят глазки пузатым тузам. Гомосексуалисты борются за то, чтобы им разрешили венчаться в церкви. В любом уважающем себя салоне красоты найдется услуга «отбеливание ануса». Проституция считается суперпрестижной профессией – девчонки хвалятся «минетными» шубками да перепавшим по случаю золотишком. Любовь втроем считается не экзотикой, а почти банальным штрихом к повседневности – почти все пробовали, почему бы и нет. Красивые уверенные в себе люди хорошо поставленными громкими голосами чуть ли не с гордостью спрашивают в аптеках антибиотики от венерических инфекций. Полигамия торжественно признана биологической нормой.

И она, Настя Прялкина, не лучше.

Их роман начался с неуверенного кокетства. Настя еще не научилась соблазнять, а Антон не понимал, насколько далеко можно зайти с нею, такой странной и старомодной. В итоге оба вели себя как старшеклассники. Он целовал ей руку при встрече, а она в обеденный перерыв готовила его любимые творожники с цукатами.

Василиса презрительно ухмылялась и говорила, что никогда еще не видела такой концентрированной пошлости.

Все произошло неожиданно. Однажды Настя задержалась допоздна. На следующий день в «Бомонд-cafe» планировался юбилей знаменитого оперного певца, ей заказали пятиярусный торт из белого шоколада. Настя придумала украсить его марципановыми фигурками – скачала из Интернета фотографии певца в разных ролях и пыталась одеть каждую фигурку в соответствующий марципановый костюм. Чтобы торт символизировал развитие его творческой карьеры, восхождение от яруса к ярусу. На нижнем ярусе был марципановый поезд, из которого выходил марципановый человечек с марципановым чемоданчиком. А рядом – Кремль, автомобили, вывески… Когда-то оперный певец приехал в Москву из Харькова. На следующем ярусе марципановый человечек выглядел более упитанным и гладким, он поступил в Гнесинку, начал выступать. На следующем – спел дуэтом с поп-дивой, которой Настя прилепила огромную марципановую грудь. Ну и так далее. На самом верхнем марципановом человечке была корона, ему рукоплескали другие фигурки. За торт этот ей заплатили две тысячи долларов.

И вот она суетилась на кухне, волосы зализаны. В глазах огонь, руки в какао-пудре. И тут вошел он. Повертел в руках марципановый чемоданчик, задал пару дежурных вопросов, буднично пожаловался на пробки и головную боль, и вдруг… Один шаг, и оба словно в пропасть ухнули. Смел со стола посуду, медная джезва гулко покатилась по кафелю. Опрокинул ее прямо в муку, в разлитую лужицу ванильного соуса.

Девять с половиной недель, блин.

На следующее утро она глаза боялась на Антона поднять.

Ушлая Василиса сразу все поняла. Даже спрашивать ни о чем не стала, покачала головой и констатировала:

– Ну и дура. Я все ждала, когда у вас случится. Но все-таки надеялась, что ты не такая идиотка, как кажешься.

– А твое-то какое дело? – огрызнулась Настя.

– Мое дело – наблюдать и записывать, – бесхитростно объяснила Вася. – Радуйся, попадешь в мою книгу. Увековечу твой портрет.

– В качестве кого? – устало поинтересовалась Настя, впрочем, не ожидая услышать в ответ что-нибудь позитивное. – В качестве кого я могу в такую книгу попасть? Самой не смешно?