Нескончаемое безмолвие поэта

Но, как оказалось, сын этого не забыл, его это поразило. Возможно, он одиноко слонялся по классу, собирал разбросанные бумажки, вытирал доску. Он был взволнован.

Вечером, придя с работы, я обнаружил, что в комнатах темно. Я открыл входную дверь и увидел, что он поджидает меня в темном коридоре. Он не мог справиться с волнением. Бросился мне на шею, из его груди вырвался дикий вопль, он чуть не задушил меня. Не давая мне снять пиджак и развязать галстук, он повлек меня за собой в одну из комнат, зажег свет, раскрыл учебник и начал читать хриплым голосом мое произведение. Он путал гласные, проглатывал слова, неправильно ставил ударения.

Я был ошеломлен этой бурей эмоций. Сердце мое дрогнуло. Я притянул его к себе и погладил по голове. Было совершенно очевидно, что он не понял содержание стихотворения, правда, и смысла в нем было немного.

Он с силой схватил меня за полу и спросил, когда я написал это стихотворение.

Я сказал ему.

Он попросил показать ему другие мои стихи.

Я указал на мои томики.

Он спросил, все ли это.

Я с улыбкой показал ему на ящик письменного стола, там в тесноте и духоте, в маленьких блокнотиках, которые я повсюду таскал с собой, были заточены стихи и отдельные строчки.

Он спросил, написал ли я что-нибудь новенькое сегодня.

Тут уж я расхохотался. Его туповатое лицо сияло восхищением, он не отрываясь смотрел на меня, все еще стоящего в пиджаке и при галстуке.

Я рассказал ему, что еще до его рождения прекратил писать и что давным-давно следовало бы выбросить на помойку все спрятанное в письменное столе.

Я снял пиджак, распустил галстук, уселся расшнуровывать ботинки.

Он принес мне тапочки.

Лицо его помрачнело, он сник.

Будто услышал страшную весть.

Я опять расхохотался. Потрепал его по жестким волосам. Я, брезговавший прикоснуться к нему.

Через несколько дней я обнаружил, что ящик письменного стола разворочен и пуст. В нем не осталось ни клочка бумаги. Я нашел виновника в саду, он выпалывал траву под деревом. Зачем он сделал это? Он думал, что мне это не нужно. Просто он прибирал в доме. Ведь я же сам сказал, что больше не пишу. Где все мои бумаги? Исписанные он выбросил в мусор, а маленькие блокнотики продал сборщикам утиля, слоняющимся по городским окраинам.

Второй раз в жизни я избил его, и снова в саду, под тем самым деревом. Всей силой ослабших старческих рук я лупил его по щекам, покрытым легким пушком.

Он затрясся всем телом... Его кулаки крепко сжались, он отчаянно стиснул рукоятку мотыги. Он мог дать мне сдачи. Он с легкостью мог повалить мен на землю.

Мой гнев внезапно улегся, его как рукой сняло. Все стало вдруг совершенно неважным. Обрывки старых стихов, давным-давно забытых. И из-за чего я поднял шум? Ведь мое безмолвие нерушимо.

Опять-таки я был уверен, что инцидент исчерпан. Мог ли я догадываться тогда, что это - только начало. Длинные летние дни. Бесконечная голубизна. Проскользнет по небу прозрачное облачко и исчезнет за горизонтом. Птичьи капеллы обосновались в нашем саду, из глубин густой листвы доносятся до нас их вокальные упражнения.

Темно-бордовые вечера, выматывающие душу.

Последний его день в средней школе.

Следующий день. Торжественное собрание выпускников и раздача аттестатов.

Разумеется, аттестата ему не выдали. Несмотря на это, он вместе со всеми взошел на сцену, в белой рубашке и брюках цвета хаки (ему было уже семнадцать). В ярком полуденном свете он сидел на сцене, среди своих одноклассников и со всей серьезностью выслушивал поздравления. Когда прозвучали слова благодарности в адрес заведующего хозяйством, он встрепенулся и стал смотреть по сторонам, искать своего друга среди публики.

Я спрятался в конце зала за грудой стульев. Расстелил свой плед на коленях.

После торжественных речей был короткий концерт.

Две полненькие девочки взобрались на сцену и звонкими голосами сообщили, что сейчас сыграют сонату неизвестного композитора, жившего сотни лет назад. Затем они уселись за расстроенный рояль и старательно в четыре руки стали извлекать из инструмента фальшивейшие звуки.

Бурные аплодисменты взволнованных родителей.

Маленький мальчик, бледненький, с очаровательными кудряшками, втащил на сцену гигантскую виолончель и исполнил на ней некий фрагмент из сочинения неизвестного композитора (вероятно, другого).

Я закрыл глаза. Мне нравилось быть инкогнито.

Бурные аплодисменты взволнованных родителей.

Вдруг я ощутил на себе чей-то взгляд. Я осмотрелся, и вот на расстоянии нескольких шагов от себя, рядом с окном, из которого лились потоки света, увидел заведующего хозяйством - человечка в рабочей одежде, прижавшегося к спинке стула. Он едва заметно кивнул мне.

Две девочки и два мальчика взобрались на сцену - художественное чтение: декламация какого-то отрывка из рассказа, дополненная несколькими стишками.