Несколько печальных дней (Повести и рассказы)

Грубость техника-смотрителя всех возмутила, но втайне все почувствовали благодарность к ней – ее грубость спасительно отвлекала от понимания жизни через смерть.

Вещей было много, а времени мало. Все были связаны со службой, а Ира с институтом, потому решили, не дожидаясь похорон, начать разбор вещей, надо было также организовать перевозку на дачу к знакомым мебели; Леночка уверяла, что комиссионные мебельные магазины забиты красным деревом, отказываются принимать старинную мебель на комиссию.

Но долго, долго, не приступая к делу, все сидели у постели умершей, всхлипывали, молчали, снова всхлипывали, вполголоса произносили несколько слов, вновь замолкали.

– Ну что ж, ничего не поделаешь, – наконец произнесла Варвара Александровна.

– Да, да, – сказала Леночка. – Если вот так бросить все, в этом будет неуважение к тете Ксении, она ведь так любила, так берегла все эти вещи.

Вот и началось…

Ксения Александровна неподвижно лежала на постели, а вокруг нее были шум и движение, отрывочные разговоры.

Леночка, снимая со шкафа большую картонку, сказала что-то вполголоса Косте, и тот рассмеялся.

Варвара Александровна испуганно проговорила:

– Костя, Костя, бог с тобой.

Костя смутился, оглянулся на покойницу.

Лена помахала в воздухе дамской шляпой с огромным страусовым пером, проговорила:

– И моды же были, и для чего только тетя хранила это древнее барахло.

Варвара Александровна по-своему, по-особому разглядывала дореволюционные форменные мужские фуражки, с блестящими, точно лишь вчера купленными, козырьками, фарфор, пыльные банки с многолетним, окаменевшим вареньем, бриллиантовые кольца, золотые часы.

Все это было для нее живые свидетели жизни сестры… Вот эта шляпа с пером принадлежала покойной маме, – сколько десятилетий Варвара Александровна не видела ее и тотчас же, с первого взгляда, узнала…

Боже мой, боже мой, но для чего Ксения собирала, хранила все это старье, – до потолка высятся чемоданы, прикрытые коврами и портьерами, завалы вещей в шкафах, под письменным столом. Десятилетиями бережливая, расчетливая и ласковая Ксения хранила эти вещи, волновалась, когда выезжала на дачу, не заберутся ли воры. Лена выкладывала из шкафа на пол стопки дорогого белья, скатертей, полотенец… А Ксения жалела льняное полотно, покупала дешевые хлопчатобумажные полотенчики и скатерки…

А сколько всего погибло: вот новые мужские, неношеные костюмы с коленями, изъеденными молью, пиджаки английского сукна с зияющими дырами на спине.

Молодежь уже в четвертый раз выносила на мусорный ящик большие тюки тряпья, которое не возьмет ни «скупка», ни самые маломощные старушки.

А тут же, рядом со старым, траченным молью тряпьем, кольца с прелестными бриллиантами, жемчуг, хрусталь, фарфор…

Ксения почти никогда не надевала этих драгоценностей – боялась, что соседи позавидуют, сглазят, воры обокрадут.

И хотя Варвара Александровна понимала, что это нехорошо, она сказала:

– Да посмотрите вы, какая прелесть колечко.

Она сказала брату:

– Сережа, да взгляни хоть, уставился в книгу…

Сергею Александровичу, чья непрактичность и отрешенность от житейских дел стала предметом семейных добродушных насмешек, поручили рассматривать книги – те, что следует взять себе, те, что пойдут к букинистам, те, что отправятся на свалку. Дело у него не пошло, он взял в руки книгу, вытер влажные глаза, увлекся, стал читать, зачитался…

Пыль, поднятая со старых, лежащих за шкафом вещей, запах лекарств, папиросного дыма, лицо умершей – все было так страшно и странно, так несоединимо с тем, чем до этого дня жила студентка Ира.

Все, чему посвятила Ксения Александровна свою жизнь, ушло от нее, расставалось с ней, навеки уходило от нее в комиссионные магазины, чужие шкафы, в ящики безвестных столов, в мусорные контейнеры и на склады вторичного сырья, бессмысленно и ненужно пролежав десятилетия в этой комнате, что через день-два займут неизвестные люди. Все, чему посвятила она свою жизнь, равнодушно отвернулось от нее, изменило ей, словно она и не жила на свете… Никаких следов ее жизни, ее души не осталось на этих вазах, кольцах, бокалах… Оботрут их мокрой тряпкой – и все. И никому не будет дела до Ксении Александровны, ее жизни и смерти.

Одно лишь стеклянное ожерельице оставалось с Ксенией Александровной, не изменило ей, не уходило от нее, собиралось сопутствовать ей в огонь крематория и в тишину могилы… Оно уходило с ней – грустное напоминание о том, что когда-то она ради благоразумия и покоя отвернулась от счастья…

Сколько превосходства было в насмешливой брезгливости Леночки, выносившей на свалку не имеющее ценности барахло, которому тетя отдала жизнь. Как мудр по сравнению с умершей старухой был Костя – молодой инженер, перворазрядник-альпинист, когда, волоча на мусорный ящик узлы лоскутов, грубо говорил:

– Ох и барахольщицей была тетя Ксения.

Какой невысказанный укор был в глазах Ириной мамы – Ксения была так бережлива, расчетлива, а ведь так просто и легко могла бы она помочь сестре, брату, племянникам в тяжелые дни нужды, к чему же было жалеть все эти вещи, не делясь с близкими, скрывая их от близких.