Несколько печальных дней

Этот день прошел быстро, Марья даже растерялась, когда наступил конец работы. Но потом, вспоминая его, она удивлялась, как много событий и переживаний испытала она за семь часов. Рыжий парень учил ее мыть руки машинным маслом; девушка одолжила ей рубль на обед, потому что Марья оставила кошелек в раздевалке; в столовой, где она сидела за столом и заказывала по карточке обед, соседи ей горячо советовали брать «суп гороховый», а никак не «щи свежие»; а главное – работа, эта тяжелая работа, от которой у нее болели руки в предплечье, удивительная общая работа сотен и тысяч людей, в которой Марья участвовала первый раз в своей жизни.

Вечером все собрались на кухне, расспрашивали Марью о ее первом заводском дне.

Марья говорила, и весь народ покатывался со смеху, слушая ее рассказ. Она заметила десятки смешных мелочей и, рассказывая, сама задавала вопросы, всплескивая руками, удивлялась, недоумевала.

– Ну вот, ей-богу, как побачила я цего, ну як его… – говорила она.

– Блок? – подсказывал Крюков.

– Та ни, який там блок.

– Рольганги? – спросил Гриша.

– Та боже ж мий, ну лысый такой, кучерявый…

– Сергей Иванович… заведующий сборкой… Царев… – хором подсказали все и захохотали.

– Ну да, заведующий сборкой, глаза хитрющие такие. Посмотрев на меня: «Вы ахтомобили умейте делать?» Тьфу, шоб ты сказився, та я их в жизни не делала, так у меня сердце замлило. «Пропало, думаю, все». А вин сыдыть, такий соби важный, надутый и глаза хитрющие… А потом прийшов цей маленький, ну нос у него колбасой, и тоже бачу – хитрый, як мышь.

– Селезнев, мастер? – смеялись слушатели.

Потом каждый принялся вспоминать свой первый заводской день. И оказалось, что все помнят этот день; даже старик Платонов рассказал со всеми подробностями, что сказал ему мастер, как подшутил над ним токарь и как инженер, пришедший в цех с черным зонтиком, спросил у него: «Сколько тебе лет, паренек?»

Обычно молчаливый Гриша Стрелков рассказал, как он в деревне представлял себе город и все удивлялся, зачем его, плотника, вербуют на металлический завод.

– Такой я был чудак, – говорил он, – ворота, думаю, железные, двор тоже вымощен железными плитами, стены все из железа, и мучило меня сомнение, вот как Марью сегодня, – приду я туда, деревенский плотник, и поднимут меня на смех: «Здесь железный завод, деревянным людям тут делать нечего».

Он усмехнулся от воспоминания, погладил рукой толстую книгу «Справочник по холодной обработке металлов» и негромко сказал:

– Сам удивляюсь! Неужели я таким волосатиком десять лет тому назад был?

Дмитриевна и Вера – им обеим всегда казалось, что люди недостаточно восхищаются Гришей, – в один голос сказали:

– Наш Гриша инженером будет…

Потом все настроились на философский лад и решили в складчину купить пива.

В течение вечера дважды еще ходили за пивом. И в этот вечер Марья рассказала историю своей жизни.

Теперь, слушая ее, мужчины покачивали головами, а женщины вздыхали.

А она говорила громко, почти кричала, сбиваясь, путая слова, мотая головой, говорила жадно, точно человек, долго живший в чужой стране и вдруг встретивший земляков. Ночью, когда все легли, Марья спросила:

– Ильинишна, вы спите?

– Сплю, – ответила Ильинишна.

– Вот я думаю, – задумчиво сказала Марья, – чого це медь такая мягкая: ударишь по ней молотком, и вона плющыться и плющыться.

VIII

Бутылка, которой орудовал рыжий, называлась гайковерт. Рыжий устанавливал коленчатый вал и закреплял коренные подшипники. Рыжий сам объяснил это Марье.

Девушка с челкой привинчивала маслопровод. Парень в полосатой матроске устанавливал картер маховика. Парень, носивший желтую, казавшуюся очень жаркой фуфайку, вставлял выхлопные и впускные клапаны и подбирал поршни.

Чем больше Марья узнавала о работе людей, стоявших у малого конвейера, тем меньше она понимала всю эту сложность и запутанность. Какое отношение имеют медные, разветвленные трубки, прокладки, клапаны, поршни к хрипло орущим грузовикам, катящимся по асфальту заводского двора? Эти светло-зеленые машины, кажущиеся еще влажными и липкими, точно вылупившиеся из яйца, восхищали и удивляли ее – ведь она была причастна к тайне их рождения.

К концу первого дня своей работы на заводе Марья решила, что поняла всю премудрость, – просто нужно вгонять медные шплинты в продырявленные головки болтов; через неделю она растерялась – завод был огромен и совершенно непонятен.

– Слышь, Шевчук, – сказал рыжий, – после работы собрание будет, ты домой не уходи…

– Про што собрание?

– Про что, про что, – сердито переспросил рыжий, – про кофе с молоком… Посидишь – услышишь…

Он относился к Марье сурово, был немногословен, и это нравилось ей.

Собрание происходило в красном уголке. Рыжий, севший на скамью рядом с Марьей, шепотом говорил:

– Начальник мотора, технолог из коробки скоростей, начальник коленчатого вала, а вон тот – начальник всего цеха.

«Старый, невидный», – подумала Марья, разглядывая пожилого длиннолицего человека. Потом пришел человек громадного роста, одетый в защитный костюм.

– Заведующий производством завода, – сказал рыжий.

Собрание началось.