Несколько печальных дней

– Это все пройдет, когда я начну работать, – сказала Анна Сергеевна. – Их злит, что я не работаю, детей нет, а держу прислугу.

– Вот поэтому я хочу перебраться в итеэровский дом, – сказал Андрей Вениаминович. – Мне этот контроль совершенно не нужен.

А Марья исступленно чистила и терла все, начиная от сапог хозяина и кончая ручками дверей и ступеньками парадной лестницы.

Марья думала, что жившие в квартире – по большей части люди вредные. Она довольно точно определила их отношение к себе. «Хай вона згорить, стара зараза», – думала Марья про Дмитриевну; ее невестку Веру, строившую из себя королевну, Марья называла очень обидным словом, его даже написать неудобно. Александру Петровну Марья назвала про себя «якась дрынза»; слово «дрынза» происходило от брынзы, ненавистного Марье сыра, которым ее часто кормила киевская хозяйка. Кашляющего франта Крюкова Марья определила как «лядачего курваля», и даже к черноокому Вове она отнеслась неодобрительно и прозвала его «малпеня» .

Обезьянка.

Но больше всего Марье не нравилась Ильинишна. Ильинишна не строила из себя барыни, не скрывала своих темных, с исковерканными пальцами рук, но Марья видела, как хозяин стукнул каблуками желтых ботинок, здороваясь с Ильинишной, и та сказала ему: «А, здоров, здоров!» Марья видела ее спокойствие, властность, уверенность и не могла понять, почему такая «старая затрухана ведьма» чувствует, себя хозяйкой.

Убедившись, что москвичи не лучше украинцев, Марья почувствовала удовлетворение. Она сердилась, встречая людей бесспорного добродушия, – такие люди вызывали беспокойство, наводили тоску. Вот таким человеком был продавец из мясной лавки. Его розовые щеки поросли рыжим пухом, и казалось, что кто-то по ошибке прикрепил эту ребячью голову к громадному туловищу с могучими, ловкими ручищами.

На второй день после приезда Марья пошла в мясную.

– Цю костку я не возьму, – сказала Марья и бросила мясо на прилавок; она всегда сурово блюла хозяйский интерес.

– А какого вам? – грозно спросил парень и занес топор, точно собираясь отрубить Марье голову.

– Без костки, – ответила Марья, мужественно глядя на топор.

– Гриб, гражданочка, бывает без костей, – сказал парень, и женщины у прилавка хихикнули.

А парень гоготнул таким веселым смехом, что Марья почувствовала: вот-вот и она улыбнется.

Потом он дал Марье отличный кусок мяса и, отвечая уже другой покупательнице, смеясь, сказал:

– Это не жилы, мамаша, это мускулы.

Он показал, как телята занимаются физкультурой, и все, даже старухи, засмеялись.

Когда Марья возвращалась домой, сидевший на углу чистильщик ботинок с головой, обмотанной бабьим платком, зашевелился, издал воркующий звук, протянул к ней руки:

– Давай я тебе ботинки почищу.

Марья плюнула в его сторону и сказала:

– Штоб тоби повылазило, турецкая морда.

Она сразу решила, что продавец мяса и чистильщик стоят друг друга: оба они бабники.

V

Анна Сергеевна отправилась в нижнюю квартиру звонить по телефону. На днях она звонила своей гимназической подруге Шуре Храбрецовой, и та сказала, что встретила на Петровке «всю жизнь не угадаешь кого» – их старого приятеля Петю Кондрашова.

– Какого Петю, неужели саратовского? – обрадовалась Анна Сергеевна.

– Ну да, господи, а какого же? Изменился ужасно, но я сразу же узнала, и если бы ты видела его лицо, когда я сказала, что ты уже пятый год замужем! Он теперь занимает крупный пост, очень крупный! Я записала, конечно, номер его телефона…

Анна Сергеевна сразу поняла, что Петя Кондратов и есть нужный ей человек. В тот же день она позвонила ему, и женский голос ответил, что товарищ Кондратов уехал на два дня в Ленинград. Через три дня тот же голос сказал: товарища Кондрашова вызвали в Нарком-тяж. После третьего звонка секретарша узнала голос Анны Сергеевны и ответила насмешливо:

– Товарищ Кондрашов сейчас на правлении.

«Эта дура, очевидно, предполагает, что у нас роман, – подумала Анна Сергеевна и решила: – Позвоню еще раз, нет – два раза и, если не дозвонюсь, буду устраиваться через Ваню Харитонова или Бобку Орлова».

Наконец Анне Сергеевне повезло. Она позвонила Кондрашову, номер телефона она уже помнила и звонила держа перед собой бумажку, но не глядя на нее. Анна Сергеевна ожидала услышать скверный голос секретарши и растерялась, когда вдруг раздалось низкое, мужское:

– Да-а?

– Могу ли я товарища Кондрашова? – запинаясь, спросила она.

– Я вас слушаю, – сказал голос.

– Это говорит Бородаева, Анна Сергеевна.

– Кто? – сердито спросил голос.

Анна Сергеевна растерялась и, чувствуя, что не может сказать двух слов, что сейчас повесит трубку, поняв вдруг, как она одичала за годы сладкого житья с Андрюшей, плачущим голосом крикнула:

– Ну, господи, гимназистка Аня Оболенская!

И тотчас ей ответил голос, который она сразу же узнала: