Несколько лет в деревне

Сам Леруа и семья его вели невозможный образ жизни. Когда вы к ним ни приезжайте, вы непременно застанете одних членов семьи спящими, других только проснувшимися, пьющими свой утренний чай, третьих обедающими и всех бодрствующих обязательно за книгами, преимущественно за самыми забористыми романами. Разговаривают с вами – книга в руках, садятся обедать – развёрнутая книга, опёршаяся о графин, стоит перед глазами, руки работают, подносят ко рту ложку и хлеб, рот жуёт, а глаза жадно пробегают страницы. Оторвать от чтения – это значит сделать большую неприятность читающему. Если отрывает кто-нибудь свой, читающий без церемонии крикнет:

– Дурак (или дура), не мешай!

Если чужой помешает, на губах появится на мгновение улыбка, вежливый, но лаконический ответ и снова чтение.

Семья от первой жены состояла из трёх сыновей и барышни-дочери. Старшему было лет двадцать пять, среднему – двадцать и младшему – лет шестнадцать. Все они, в своё время, были в гимназиях, все по разным непредвиденным обстоятельствам должны были, не кончив, выйти из заведения и возвратиться к отцу, у которого и проживали, ничего не делая. Каждую осень с весны и весной с осени они собирались ехать в гвардию, где, вследствие протекции, какую они имели, их ожидала блестящая будущность. Так говорил, по крайней мере, сам Леруа. Относительно себя, Леруа, запинаясь, рассказал мне в первый же визит, что дела его пошатнулись было, но что в этом году он будет иметь…

Леруа, собираясь произнести цифру, слегка запнулся, поднял глаза кверху, подумал несколько мгновений и, наконец, торжественно объявил: сорок тысяч рублей чистого дохода.

– Вы не верите? – любезно предупредил он меня. – Я сейчас вам это докажу, как дважды два…

– Стеариновая свечка, – объявил неожиданно углублённый в чтение один из сыновей.

– Дурак! – парировал его старый Леруа.

– Ха, ха, ха!.. – залился в ответ весёлый юноша и исчез из комнаты.

Леруа некоторое время стоял озадаченный, но потом с улыбкой объяснил мне, что свобода и независимость входят в программу его воспитания.

Возвращаясь к прерванному разговору, Леруа обязательно просил меня взять карандаш; отыскал чистый, не исписанный ещё цифрами, кусок бумаги, подложил его мне под руку и попросил меня записывать следующие цифры:

– 200 десятин картофеля по 2.000 пудов…

Я знал хорошо, что картофеля посеяно не 200, а 20 дес., что десятина даст, дай Бог, 1.000 пуд., но спорить было бесполезно. В конце концов, когда подсчитали итоги, до 40 тыс. было очень далеко.

Леруа лукаво посмотрел на меня.

– Вы думаете, что до 40 тыс. ещё далеко? Вы думаете, откуда он получит остальные 18 тыс. рублей?

Леруа дал себе время насладиться моим смущением и после, торжественно тыкая себя пальцем в лоб, сказал:

– Вот откуда, милостивый государь, де Леруа «дит Бурбон» получит остальные 18 тыс. рублей.

Ещё несколько томительных мгновений молчания и, наконец, объяснение загадки.

Ларчик просто открывался…

Действительно, просто. Де Леруа «дит Бурбод» просто-напросто придумал ловкий способ надувать акцизных и гнать неоплаченный спирт.

Он кончил и ждёт одобрения. Я смущён и не знаю, что сказать.

Леруа спешит ко мне на выручку.

– Ловко? Гениально придумано?

Говорить ему, что это мошенничество, было, по меньшей мере, бесполезно.

– Ну, а если вас поймают?

– Никогда!

Прощаясь, Леруа просил меня сделать ему маленькое одолжение, поставить бланк на двух векселях, по 300 р. каждый.

Я смутился, поставил, за что впоследствии и заплатил 600 руб., которые никогда, конечно, не получил обратно.

Провожая меня к экипажу, он объявил мне свою милость.

– Всю вашу рожь прямо ко мне на завод везите – гривенник дороже против базарной цены и argent comptant.

Поистине царская милость!

Я, конечно, поблагодарил, но ни одного фунта, ржи не доставил.

Приехав ко мне, он всё раскритиковал.

– Разве это ваше дело хлеб сеять? Таким делом может всякий дурак заниматься. С вашими знаниями, с вашею энергией завод нужно открывать: сахарный, винокуренный, бумажный, картофельный, наконец.

Моё отношение к крестьянам он подверг строгому осуждению.

– Не наше, батюшка, дворянское это дело якшаться с хамами.

Я, конечно, не стал оправдываться.

– Надежда Валериевна, уговорите хоть вы вашего мужа бросить это якшанье.

– Я сама всею душой сочувствую ему в этом, – улыбнулась жена.

Леруа только руками развёл.

– Я вам скажу только одно: я знал и вашего, и мужа вашего отцов; если бы они увидели, что делают их детки, они в гробу бы перевернулись.

Мы рассмеялись и выпроводили кое-как этого бестолкового, погубившего себя и семью свою, человека.

Вот и все наши соседи, жившие в имениях. Остальные или не показывались вовсе в свои поместья, или появлялись на день, на два, с тем, чтобы снова исчезнуть на год. В таких имениях сидел управляющий и занимался раздачей земель.