Несколько карт из цыганской колоды

– То есть? Ты делал магию? – насторожился Жоржик.

– Да, делал, и знаешь было здорово. Но потом бросил эти глупости,– снова махнул рукой Тим.

– Почему же глупости? Ты же сам убедился, что это работает! – спросил Жоржик немного ошарашено.

– Да что работает? Просто, на другой день, как магию эту делал, я случайно встретил старого приятеля, а у него, оказывается, есть кое-кто в мед школе. В общем, помог он мне дать кому надо на лапу, и все решилось. Понимаешь?

– А деньги? – поинтересовался Жоржик.

– Ха! С деньгами еще смешнее! Меня, после того, как я подал документы, нашла одна тетка. И предложила мне волонтерить в госпитале три часа в неделю, а за это ее фонд мне оплатил семестр!

– Хм…И это все после одного сеанса магии?– удивился Жоржик, – Ну, ты и силен! Нет, у тебя – правда – талант.

– Да какой там! Просто череда совпадений и знакомство с нужным человеком.

– Вот как… ну что ж…  – кивнул Жоржик, уже как-то пресно, – Ну, ладно, прощай тогда, хорошо тебе закончить учебу!

И тотчас, даже не дождавшить ответного «Спасибо!», он, немного грустно улыбнувшись, хлопнул Тима по плечу, и, развернувшись, стал быстро удаляться вверх по улице. Через минуту он уже полностью растворился в утренней городской толчее.

Оттава, 2018

Долгая бессонница

(Аркан II – Жрица)

Возможным было лишь то, что состоялось.

Джеймс Джойс

Виктор поерзал еще какое-то время, переворачиваясь с боку на бок, а потом, ворча, уселся на кровати, опустив ноги на мохнатый коврик. Его, как всегда мучила бессонница, причем – уже довольно давно. Он встал, проковылял к окну, и затем распахнул его настежь. Там в глухой ночи простирался темный бескрайний лес, полный своих, едва слышных и, порой, странных звуков. Не включая свет, Виктор нашарил на подоконнике сигареты и закурил. Усевшись на тумбочку, что стояла подле окна, он стал глядеть в небо, низко висящее над верхушками вековых елей. Попыхивая сигаретой в усеянное звездами небо, он попытался отыскать знакомые очертания созвездий. Раньше, много лет назад, он знал их все до единого. Он вполне мог отыскать даже такие блеклые группы звезд, как Жираф, Ящерица или Волосы Вероники, а теперь… Теперь все как-то поистерлось в памяти, расползлось, истончилось, образовав большие темные прорехи. Прежняя жизнь была сумбурной и сложной настолько, что глядеть вверх было попросту некогда.

Виктор докурил, затушил окурок в стеклянной пепельнице и затем, снова вернувшись к кровати, зажег свет. Он уселся на постели, подложив подушку под спину, и взял увесистый том какого-то неизвестного писателя. Попытки уйти мыслями в чужую жизнь результатов не давали: читать было настолько скучно, что мысли тотчас улетали куда-то в далекие воспоминания или же фантазии. Впрочем, сосредоточиться на содержании ему в последнее время не удавалось, кажется, ни разу. Книга была действительно написана из рук вон плохо, и собственно, для того он ее и держал на тумбочке, в надежде, что когда-нибудь удастся провалиться в настоящий глубокий сон, но, увы, вот уж года два, как ничего из этого не выходило. Сон, напротив, из раза в раз получался очень коротким и поверхностным и почти не приносил желанного отдохновения, не говоря уж о забвении. Года два… Виктор, собственно, так и не смог себе ответить, когда именно его посетила эта бесконечная бессонница: сразу после смерти Глэдис или же спустя какое-то время?

Глэдис долго болела, и ее уход не стал для Виктора жестоким сюрпризом, скорее – грустной новостью, которая, впрочем, как он себя часто уговаривал, имела, если так можно выразиться, и хорошую сторону: Глэдис, наконец-то, отмучилась. Сколько же можно… Даже если это и было наказанием свыше за какую-то неведомую провинность, так ведь и наказание обязано иметь границы! Нельзя же мучить человека бесконечно, если конечно, задача не наказать его, но – убить!

Когда он вывел для себя эту формулу, то почти сразу странным образом уверовал в переселение душ, поскольку христианская идея ада, как места бесконечных мучений казалась ему теперь нелепой даже с библейской точки зрения. Он также понял, что современная морально-этическая концепция воспринимает смерть, как безусловное зло, очевидно, как продолжение идеи о безусловной ценности человеческой жизни. Но в случае с Глэдис все было явно не так.

В общем, если тихий уход Глэдис и был частью его проблемы, то вряд ли главной, поскольку нельзя слишком долго переживать о том, к чему ты был, в сущности, постоянно готов. Хотя, конечно, это вовсе не значит, что он тотчас забыл о ней! О, нет, Глэдис ему по-прежнему отчаянно не хватало. Он тосковал по ней. Еще как! Первое время Виктор даже не раз плакал, и это, как ни странно немного помогало, поскольку в такие моменты глубокого отчаяния, он вдруг загадочным образом начинал чувствовать ее присутствие, где-то совсем близко.