Несколько карт из цыганской колоды

Самовар начал издавать звуки, похожие на свист. Пафнутий встал и, достав с полки белый фарфоровый заварочный чайник с яркими цветами на боку, плеснул в него кипятку из самовара, а затем, покрутив его внутри, открыл дверь и выплеснул воду наружу. Насыпав после этого заварки, и залив затем ее кипятком, он поставил чайник на стол и посадил на него сверху куклу, обширная юбка которой была похожа на лоскутное одеяло.

– А что с девочкой? – спросил Жоржик у Пафнутия.

– Да бог ее ведает. Болеет говорят, а чем – никто не знает. Врачи сам знаешь как: одни одно толкуют, другие другое.

– А ты ее видел прежде?

– Откуда? Я и теперь не хотел браться. Мне еще с того раза впечатлений хватило. Но тут один знакомый поручился… Залог даже принес. Ну, я залог тот им отдам после, когда все успокоится.

– Что успокоится? – не понял Жоржик.

– Ну как это? Я ж тебе рассказывал! Был у меня случай лет десять тому. Тоже мамаша с ребенком приехала, мол, сглаз снять. А там не сглаз был… там все хуже, и она – мамаша – во всем сама и виновата была. Я ей так и сказал все в глаза, мол, убила ты кого-то, вот и расхлебываешь теперь. Она на меня как накинулась, а после, говорят, даже полицию привела… Ну, я-то тогда почувствовал  неладное и еще до их прихода в бега пустился. Почти три года по лесам скитался. Вот тут и осел. Больше не хочу, знаешь ли. Стар я уже на болотах ночевать. Да и своих дел, знаешь ли, полным-полно.

– А тогда что тебе залог тот даст? – удивился Жоржик.

– Люди редко отдают последнее,– ответил Пафнутий, дуя на чашку, чтобы остудить, –  если только не верят, что все будет правильно. Эти отдали, значит – верят. А мне ихнего добра не надо. Долг свой исполню, и – до свидания. Потом отдам все обратно. Ну, а ежели снова, как тогда, то будет хоть на что питаться снова три года…

Тим ничего не понимал, но от речей Пафнутия веяло какой-то необъяснимой жутью, причем жуть эта была совсем уж какая-то нездешняя, что ли. Даже тот невероятный кошмар, связанный с бандитскими разборками в южных кварталах, о которых Тим не раз писал в своих статейках, был куда более привычным. Он имел какую-то свою бандитскую, пусть совершенно извращенную, но – логику. Тут же все слова были вроде как абсолютно понятны, и при этом смысл сказанного вообще не ложился, ни на какой привычный опыт. При чем тут полиция? Почему именно «три года» надо ночевать на болотах? Интересным еще было то, что Жоржик всю эту ахинею понимал и воспринимал как будто довольно спокойно, словно бы как должное.

– А когда приехать должны? – Спросил Жоржик, хлебнув из чашки, и затем добавил, – Чай у тебя всегда удивительный. Нигде такого не пил.

– Да, я чай люблю. А эти…  вот, уже, поди, должны быть. Опаздывают почему-то,– ответил Пафнутий, тоже прихлебывая из чашки.– А хотя, вот они! Вон машина подъехала!

Пафнутий поставил чашку на стол и затем вышел на крыльцо. Оттуда он снова прогнал Марка в будку и, довольно громко позвал приехавших:

– Сюда давайте, сюда! Не бойтесь! Собака не укусит!

Через минуту в дом вошел мужчина лет тридцати пяти. Он нес на руках закутанного в одеяло ребенка. За ним вошла бледная очень грустная женщина. Пафнутий зашел после них и закрыл дверь.

– Тимка! – обратился он к Тиму, – А ты – ступай, погуляй вокруг, а то тут и так дышать нечем! И вы, мамаша, тоже! Пусть вот он останется, а вы – пойдите, тоже подышите воздухом!

Женщина попыталась что-то возразить, но мужчина тихо приказал:

– Не надо! Делай, как он говорит. Я присмотрю!

Женщина обреченно кивнула и вышла наружу, ни на кого не взглянув. Тим последовал за ней. Женщина стояла и как-то неловко переминалась с ноги на ногу, и Тим предложил присесть на небольшую скамейку у самого окна. Женщина молча села.

– Что с ней? – спросил он, доставая сигарету. Он также протянул пачку женщине. Та молча и как-то почти механически, не глядя ни на Тима, ни на пачку, взяла сигарету двумя пальцами.

– Никто не знает, – коротко ответила она, – анализы все нормальные…

Тим щелкнул зажигалкой и поднес к ее сигарете, а потом и к своей.

– Но что-то же не так?

– Да, не так…– равнодушно подтвердила женщина. – Жар у нее ни с того ни с сего поднимается, и бредить начинает. Мечется… а потом неделю без памяти лежит… Вот и теперь три дня как без памяти…

– А что врачи? – спросил Тим, затягиваясь.

– Ну, а что могут врачи, когда все анализы, томография, да и все прочее – в норме. На это у них всегда один ответ: «Это у нее в голове!»

– Ну, пусть в голове…– возразил Тим, – а что голову никак вылечить нельзя?

– Никто не берется…– ответила женщина, – поэтому мы здесь… я, признаться, не очень верю во все это, но Джим, – она кивнула куда-то в сторону дома, – говорит, что попробовать надо…мол, мы ничего не теряем.

Из дома раздалось нечто похожее на пение, если так можно было бы назвать довольно странные горловые звуки, исходящие оттуда. Затем послышались крики, но это были явно крики того же человека, мужчины, который прежде пел. Затем все стихло. Женщина вскочила, бросила сигарету в траву, и ринулась, было, к двери.