Несколько дней в осенней тундре [СИ]

— Посмотрим. Бери лампу и пошли.

На полу, возле двери в парилку стоял таз с запаренными вениками. Я взяла оба, потрясла, проверяя степень их готовности. Ребята расстарались в этот раз на славу — добавили в кипяток веточки мяты и душицы. Эти травы мы специально для бани провозили с Большой земли. Я тоже привозила, когда не забывала. В этот раз забыла. Кто-то от сердца оторвал, свое отдал. Я распахнула дверь в парилку, сделала рукой широкий приглашающий жест. Господи, ну почему мне так трудно сегодня смотреть на нее. Вернее, не смотреть…Я перетащила таз через порог и закрыла дверь.

— Где-то здесь был ковш. Ты не видишь его? — спросила я, прилаживая “летучую мышь” на крючок в углу.

— Здесь, — отозвалась Людмила и зашипела обжегшись.

— Осторожнее! Ты, кстати, кольцо сняла?

— Не-е-ет.

— Давай сюда! И серьги тоже. И цепочку.

— Зачем, я парилась уже в них.

— Давай сюда. Если ты имеешь в виду прошлые разы, то это была пошлая помывка. Париться будем сегодня.

Я положила ее украшения на полке в предбаннике, прихватила забытые полотенца и вернулась в парилку. После первого же ковша воды на раскаленные камни, Людмила тихо охнула, закрыла руками груди и попыталась плечом открыть дверь.

— Мама, дорогая… Я пожалуй пойду, а ты парься.

Дверь я захлопнула хорошо, так что побег не состоялся.

— Куда?! Ложись!

Я быстро обмотала ей голову полотенцем и уложила ее на полок.

Я хлестала ее вениками, терла мочалкой, окатывала водой, выводила в предбанник, давала отдышаться, поила чаем, и опять тащила в парную… Каждое прикосновение к ней было мучительным, как удар током…

— Да, — задумчиво протянула Людмила, — теперь я знаю, почему здесь тундра.

— Почему?

Мы сидели в предбаннике, я только что кончила мыться и переводила дух, а Людмила уже успела отдышаться, лежала напротив на широкой скамейке, подстелив банную простынь, и философствовала.

— Потому что вы всю тайгу в своей бане истопили.

Мне было не до шуток, я засмотрелась на ее грудь. Со мной явно что-то происходило, и мне это уже не нравилось. Людмила продолжала о чем-то говорить, но я вслушивалась не столько в ее слова, сколько в мелодику голоса. При ее комплекции, удивительно низкий, грудной голос, по диапазону где-то меццо-сопрано наверное. Интересно, поет ли она романсы, что-нибудь вроде — Утро туманное, утро седое…

— …ну вот, дали ему положенные на похороны пять дней и он уехал, — вклинилась я в ее рассказ уже на середине, — Через пять дней пришла телеграмма, мол, в связи со сложным семейным положением прошу пять дней за свой счет. Подписали ему и это. Еще через пять дней появился он на работе. Сидит за своим столом, голову руками обхватил, молчит. Мы так вежливо, с сочувствием в голосе, спрашиваем — Миша, ну что, как дела. А Миша, не поднимая головы, отвечает, — Хорошо погуляли, две гармошки порвали.

— Не поняла, это анекдот, или он врал про похороны?

— А ты, оказывается, слушаешь? Нет, ни то, ни другое. У них траурная тризна по безвременно ушедшей теще плавно перешла в грандиозную пьянку. Всей деревней две недели гуляли, забыв, с чего все началось.

Я насторожилась, за дверью явно кто-то был. В голове ураганом пронеслись картины не такого уж и давнего прошлого, когда мужики попытались подсматривать за мной в бане. Обнаружив это, я сначала съежилась от стыда, а потом, разозлившись, распахнула дверь и в чем мама родила, можно сказать с одним ведром кипятка в руке, вышла на улицу. Завернув за угол я окатила этим кипятком всех кто стоял возле окна и спокойно пронаблюдала произведенный эффект от кипятка и моего появления. С тех пор нам всем стало как-то все равно. Мне было все равно, подглядывают за мной или нет, мужикам все равно, моюсь я в бане или нет. Полный консенсус, одним словом.

— Кто там?! — я изобразила голосом крайнюю ярость.

— Дык, это я Вениамин, Евгения Николаевна, вы не волнуйтесь, я просто жду. Может, понадобится помощь или чего-нибудь еще… Вам воды хватило? Может принести? — раздалось из-за двери.

— Идите спать Веня, у нас все в порядке.

— А Людмила батьковна как же? Дойдет сама?

— Спасибо вам, Веня, я дойду, мне гораздо лучше, — подала голос Людмила.

— Вы сегодня долго паритесь.

— Идите Веня, мы уже кончили, сейчас отдохнем, порядок наведем и будем уходить.

— Да вы оставьте, я завтра утром сам все приберу.

— Идите, Вениамин, — я начинала терять терпение, и это прорвалось в голосе, — у нас все в порядке.

— Лады, пошел я…

— Хороший парень. Заботится о тебе, — с укоризной заметила Людмила.

А у меня перед глазами стояла картина, как этот хороший парень матерился и очень быстро снимал с себя ошпаренные брюки. Он ближе всех стоял ко мне, во время проведения воспитательной акции.