Несколько дней её жизни

– В точку. Нужна. И такая, чтобы крышу у всех сорвало. Чтобы говорили в каждой подворотне, что Грек шедевр замутил.

– И когда ты планируешь начать рекламную компанию? – деловито произнёс собеседник, открывая блокнот.

– Хочу, чтобы в новогоднюю ночь, сразу после курантов по первой программе пошёл мой ролик.

Виталий поднял голову и посмотрел на гостей как на умалишённых.

– Вот я тебе говорил, что она нас за придурков держит, – взбесился Мурик. – Посмотри на его морду жидовскую.

– Остынь, – осадил его Грек. – Виталя, я не знаю, что ты будешь делать и как, но ты меня услышал и надеюсь, что понял.

– Я могу сделать ролик, здесь вопросов нет, но как быть с трансляцией… Это невозможно даже теоретически.

– А ты попробуй, Виталя, – спокойно отреагировал на возражения гость, встал и не торопясь направился к двери. – Это тебе, – Мурик поставил на стол портфель, с которым пришёл. – Если не хватит, то добавим.

Виталий хотел возразить ещё убедительнее, подобрав железобетонные аргументы, но из коридора донёсся голос Грека, прервавший его порыв:

– Не подведи, Виталя!

Он выглянул из кабинета, но холле уже было пусто.

– Никого ко мне не пускать! – крикнул он секретарше.

– Постараюсь, если они не вернуться, – ответила та из-за стойки.

Виталий заперся в кабинете и долго сидел, уставившись на портфель, не решаясь его открыть. Было даже страшно к нему прикоснуться. И всё-таки любопытство побороло страх. Он расстегнул застёжку и заглянул внутрь. Там были деньги. Оказалось, что миллион долларов занимает не так уж и много места. Это даже рассмешило его.

На удивление, опасения Виталия оказались напрасны. Когда на том конце провода услышали о наличных, то ролику тут же нашлось место в новогоднем рекламном блоке, а после уточнения суммы, было гарантированно и первое место в списке. Ролик быстро отсняли и смонтировали, его даже не понадобилось утверждать.

– По телеку посмотрю, – подвёл черту Грек.

Поздравительная речь пьяного президента казалась бесконечной. И вот двенадцать раз пробили куранты, прозвучал гимн и начался рекламный блок: прокладки, стиральный порошок, зубная паста… Виталий налил себе стакан водки и залпом выпил его. Он понимал, что ему конец. И именно в эту секунду раздался телефонный звонок.

– Если ты думаешь, что я буду тебя убивать, то ты ошибаешься, – услышал он в трубке нарочито спокойный голос Грека.

– Я всё верну… Я разберусь…

– Естественно вернёшь. А как же иначе. Утром заезжай, обсудим твою дальнейшую жизнь.

В трубке раздались гудки. Виталий одеревеневшими от страха пальцами набрал номер Юры, который занимался передачей денег.

– Я не виноват! – услышал он в трубке его истошный вопль. – Я всё им отдал! Они пообещали!

Губы словно сковала судорога. Виталий с мясом вырвал шнур из телефонного аппарата и уставившись в одну точку замер, не шевельнувшись до самого утра.

– Алина, отвези меня в город, – попросил он жену, которая не стала ночью ничего расспрашивать и успокаивать его. – Боюсь, что я сам не доеду.

– Может в милицию позвонить.

– А смысл? Они же все на зарплате у Грека.

– Господи, что же теперь делать? – запричитала Алина.

– А ничего не надо делать. Бессмысленно что-то делать.

– Но должен же быть какой-то выход.

– Сомневаюсь. Поехали, Алька, – он посмотрел на неё глазами ребёнка, которому было плохо, и очень хотелось прижаться к маме, поплакать немножко у неё на груди и всю боль сняло бы как рукой…

Утро следующего дня началось с того, что в новостях сообщили о жестоком убийстве криминального авторитета по кличке Грек. Его тело, изрешечённое десятками пуль, лежало в луже крови у входа в ресторан «Центральный», где он, проснувшись, любил выпить чашечку кофе со сладкой булочкой, а вокруг суетилась милиция, репортёры, зеваки. Эта картинка одновременно радовала и пугала Виталия. Человека, который взял с него расписку о долге в миллион долларов, и на которого он теперь был обязан пожизненно работать, больше нет. И что теперь? Кого ждать с визитом? Но прошло несколько дней, потом несколько месяцев, потом несколько лет…, и никто не пришёл. Эту тему никто не поднимал, словно и не было ничего.