Несколько дней

В конверте оказались подробные инструкции по приготовлению четвертого ужина.

В ящике тумбочки у кровати нашлась мамина синяя косынка.

Белое подвенечное платье висело в пгкафу, сияющее чистотой и совершенно лишенное какого-либо запаха.

Я извлек его оттуда, расправил и положил на кровать, затем уселся в стоящее рядом глубокое кресло и заснул.

Глава 2

Как отчетливы воспоминания: листья клена пожелтели, опали и, как отрубленные кисти рук, уплыли, кружась по течению. Крестьяне разобрали ловушки из металлической сетки, предназначенные для ловли диких гусей, и сняли с крыш разложенные для просушки фрукты.

Как удивительно постоянство вещей: ветер, дующий с севера, проносящиеся клочья облаков, первый зимний дождь и следы волков, обнаруженные утром у самого порога.

Земной шар вращается. И вот зима сдает позиции: камышовки заливаются в зарослях у вади, неутомимые пчелы слетаются на белое покрывало цветущих яблонь.

Перед глазами Яакова порхали в пьяном танце желтые бабочки, солнце парило высоко в небе, и вот уже — как знакома эта радующая глаз картина — маленький зимородок стремительно ныряет в собственное отражение, прачки полощут белье в прохладной речной воде, стоя на черной скале у изгиба реки.

Тогда-то, рассказывал мне Яаков, и обозначились в его сердце основные оттенки любви, потому что в чувстве маленького мальчика восхищение преобладает над страстью, а зачарованность — над ревностью. И любовь эта всегда сильней, чем любая другая из тех, что придут позже, потому что размером она — с него самого, и сила ее равна всей силе его маленького тела.

В детствe, добавил Яаков, он любил не какую-то определенную женщину, а всех их: землю, по которой они ступали, небо над их головами и еврейского одинокого Бога, создавшего их.

Он любил эти колени, упиравшиеся в черный сланец, и упругие груди, угадывавшиеся под грубой материей их рубашек.

Из своего укрытия ему казалось, будто девушки плывут по зеленоватой, искрящейся на солнце воде. Ветер играл подолами их юбок, раздувая, облегая, обрисовывая.

— Вечная картина любви, — повторял Яаков, щурясь от наслаждения, отчасти вызванного воспоминанием, отчасти — столь поэтической метафорой, слетевшей с его корявого языка.

Глава 3

Я не имею склонности к кулинарии, да и гурманом меня не назовешь. Как всякий нормальный человек, я могу по достоинству оценить вкусную еду, однако никогда не интересуюсь способом ее приготовления и не прошу рецептов. В делах гастрономических я придерживаюсь мнения Глобермана: «Хорошая еда — это та, после которой ты насухо вытираешь тарелку кусочком хлеба. И точка!»

Стол терпеливо дожидался меня. Все те же большие белые тарелки, ставшие теперь моими, празднично поблескивали на нем. Начищенная до сияния медь кастрюль пламенела, как закат.

В кухонном шкафу затаили дыхание ножи: кого из них выберет рука нового хозяина, открывающая дверцу?

Я повесил на стене перед глазами письмо с инструкциями, оставленное Яаковом, и надел на себя его кухонный фартук.

Поначалу я чувствовал себя неуверенно, так как весь мой кулинарный опыт сводился к приготовлению нехитрых трапез на двоих — меня и Моше: яичница, овощной салат, картофельное пюре и куриный бульон. Однако инструкции Яакова были просты и подробны, мясо — мягко и послушно, зелень и овощи были умело подобраны, а количество их — точно рассчитано. Половник и нож, казалось, сами летали у меня в руках, сковороды и кастрюли подчинялись моим приказам, и очень скоро я почувствовал себя вполне уверенно.

Радость и печаль не смешивались в моем сердце, как водяные пары и капли масла. Все происходило одновременно; вещи существовали по соседству, одна рядом с другой в тесной шкатулке времени. Одной рукой я резал, другой — помешивал, отцеживал и солил; я улыбался, горюя, обдавал кипятком, вспоминал, вытирал слезы и перчил.

Под конец я расставил на столе готовые блюда, с той долей торжественности, которую человек может позволить себе, только оставшись в полном одиночестве. Развернувшись на каблуках, я развязал фартук, раскланялся на аплодисменты невидимой публики и загасил огонь на плите.

С фотографии на стене на меня с интересом взирала Ривка. Быстро произведя в уме кое-какие расчеты, я пришел к выводу, что из нас двоих право старшинства принадлежит мне.

— Эс, майн кинд, — улыбнулся я Ривке и сел за стол.

Глава 4