Несколько бесполезных соображений

Вокруг собралась толпа, и полицейский вконец растерялся, не представляя себе, как утихомирить этих типично амстердамских насмешников. По всей вероятности, он был нездешний и перебрался в наш город совсем недавно, а потому не обладал врожденным даром поддерживать разговор в той же тональности.

— Об этом писали во всех газетах, — серьезно сказал он.

— Я газет не читаю, — отрезал Ринус. — Кто читает газеты, платит налоги.

— А я вообще не умею читать, — вставил второй. — Меня воспитывали по дешевке.

— Так ведь… — начал молодой полицейский, по горло сытый этим происшествием.

— Гляди! — воскликнул первый парень и показал на проходившего мимо полицейского средних лет, облаченного в старую форму.

— Форма-то у них и впрямь черная, — сказал Ринус. — Твоя правда!

— А как же, — похвастался первый. — Что я, псих, что ли?!

И он дружески помахал рукой.

— Пока, полицейский!

Вилли

Когда я после похорон шел через кладбище к выходу, меня окликнула толстуха в черном, сидевшая на скамеечке у одной из могил:

— Здорово! Как поживаешь?

Я узнал ее по голосу и удивленно воскликнул:

— Вилли!

Она была приходящей работницей в доме моих родителей. Элегантная красотка, всегда веселая, хотя для веселья у нее не было ни малейшего повода: ее муж, каменщик, за четыре года безработицы совершенно озлобился, а дочурка с неизлечимой болезнью лежала в каком-то заведении. Вилли, не унывая, зарабатывала свой хлеб. У нас она появлялась в девять утра, успев до этого сделать уборку где-то в конторе, ибо ее энергия не знала границ. Уходя от нас в полдень, она старательно переодевалась и в безупречном виде ехала домой на своем сверкающем велосипеде, которым очень гордилась. По вечерам ей бы хотелось погулять, сходить в кино или в кафе, но ее брюзгливый каменщик для этого не годился.

«Он такой зануда», — жаловалась она утром моей матери и тут же, напевая, принималась за дело. Испортить ей настроение было попросту невозможно, хотя обстоятельства старались изо всех сил.

После моей женитьбы Вилли два раза в неделю приходила к нам. Она прониклась глубокой симпатией к моей жене и делилась с ней на кухне своими сердечными проблемами. С каменщиком она развелась и теперь вовсю крутила романы. Когда началась война, она стала погуливать с немцами, сперва с офицерами, потом с солдатами, и день ото дня вела все более беспутную жизнь. На первых порах она еще являлась к нам точно в срок, но работа валилась у нее из рук, так как зачастую она приходила пьяной после ночной попойки с оккупантами. И если моя жена отчитывала Вилли на кухне, взывая к ее патриотическим чувствам, она заливалась слезами и клятвенно обещала исправиться. Но вскоре она вовсе перестала ходить к нам, так как ее образ жизни уже никакой критики не выдерживал. Тяжелый труд наконец-то сменился развлечениями. Порочными развлечениями.

Через несколько лет Вилли превратилась в профессиональную проститутку и разгуливала по улице неподалеку от нашего дома. Завидев меня, она подмигивала мне по особенному, не профессионально. Но когда я однажды под хмельком ввалился в бар, где Вилли сидела в уголке с клиентом, она набросилась на меня с криком: «Ах ты, негодник! Сейчас же убирайся к жене и ребенку!»

Она сделала это из добрых побуждений. Кругом засмеялись, а я пулей выскочил на улицу. В этот бар я навсегда забыл дорогу. Так что в определенном смысле ее цель была достигнута.

Как-то раз вечером мы с женой ненароком столкнулись с Вилли. Она остановилась и сипло сказала: «Здравствуйте».

На ней был красивый меховой жакет, но лицо стало синюшным и одутловатым.

«У тебя по-прежнему хорошая фигура», — сказала она моей жене. Она не называла ее на «вы», как раньше. Эмансипировалась.

«А как ты живешь?» — поинтересовалась моя жена.

«Зарабатываю я хорошо, — ответила Вилли. — Но жизнь не веселит».

Жена кивнула. Разговор был явно исчерпан. Вилли окинула нас печальным взглядом, в котором проскальзывала некоторая доля ненависти. Извечной ненависти «дна» к бюргерам с их благопорядочными профессиями.

«Пока!» — резко попрощалась она и ушла, профессионально вертя бедрами.

Теперь на кладбище я спросил:

— Умер кто-то из родственников?

Она покачала большой круглой головой.

— Нет, я просто сижу здесь и жду. Вдруг удастся подцепить какого-нибудь вдовца. Хочется постоянства. Конечно, я всегда была гулящая, но теперь я слишком стара для такой жизни.

И с легкой нежностью в голосе спросила:

— А как поживает твоя жена?

— Прекрасно, — ответил я.

Она посмотрела на меня с явным презрением и заметила:

— Тебе повезло. Ты хоть знаешь это?

Я кивнул и распрощался. У калитки я на миг обернулся. Вилли так и сидела у могилы в ожидании.

Надеюсь, она подцепит какого-нибудь вдовца. Ему с ней повезет.

Из сборника «Сегодня хорошая погода» (1965)

Геррит