Несколько бесполезных соображений

— А, эта смотала удочки. На ее вкус, слишком уж у нас тихо, размах не тот. — Женщина смотрела на него. — Ну, — сказала она с раздражением, — ты зачем сюда пришел? Пялиться? Я тебе не кинотеатр.

Господин Гийом повернулся и быстро зашагал прочь. Она еще что-то крикнула ему вслед, что именно, он, к счастью, не разобрал. На следующий день у него сохранилось лишь самое смутное воспоминание о том, что было дальше. Помнилось только, что вечером он бродил по какому-то парку, беспрестанно повторяя про себя: «Я найду ее… Я найду ее… Я найду ее…»

Вечер был ясный, и высоко над его головой сверкали звезды.

Общая палата

Когда я пришел в дом для престарелых навестить тетю Ааг, она лежала в палате для больных, но, судя по ее внешнему виду, ни в какой помощи не нуждалась.

— Что принес? — спросила она из груды подушек.

— Вот, фрукты, — ответил я, приподнимая сумку.

— Шоколада опять нет, — раздраженно заметила она. — Ну ладно, давай сюда.

Она выхватила у меня сумку и самозабвенно принялась поглощать сливы, отчего разговор наш совершенно угас и мне осталось лишь глазеть по сторонам. Больничная палата оказалась самым приятным местом в этой богадельне. Восемь застеленных белоснежным бельем коек стояли в ряд, четыре из них пустовали. Рядом с тетей лежала древняя старушонка; закрыв глаза и до подбородка натянув одеяло, она безостановочно выводила дребезжащим голоском:

— Сестра… сестра… сестра…

— Эта больше не может держать верхнее «до», — небрежно бросила тетя и взяла следующую сливу.

— Послушай, заткнись ты хоть на минуту! — закричала худая женщина, лежавшая у окна. — У сестры нет времени на твои занудства.

— Сестра… сестра… — упорно тянула старушка.

— У нее в Индонезии был дом, набитый слугами, — пояснила тетя. — На каждый горшок по лакею. Но здесь-то все по-другому.

На четвертой кровати маленькая, почти лысая бабуля с бессмысленной улыбкой кивала молодой посетительнице, которая принесла ей цветы и положила на белое покрывало.

— Ты не знаешь, чего сегодня на обед? — крикнула худая от окна.

— Нет. Наверняка опять, какая-нибудь бурда, — отозвалась тетя.

— Угости меня сливкой, — попросила худая.

— И не подумаю, — ответила тетя с набитым ртом. — Ты-то никого не угощаешь, одна все лопаешь.

— Что с ней? — тихо спросил я.

— Ерунда, — сказала тетя. — Ревматизмом ее скрючило, вот она и ждет сестру, чтобы та ее посадила. Ведь если ее на ноги поставить, она мигом побежит. И будет целый день шастать. И везде совать свой нос, потому что жуткая стерва. У нее был свой кабак, раньше…

— Сестра… сестра…

Внезапно дверь отворилась, и в палату солнечным зайчиком впорхнула необычайно хорошенькая девушка лет шестнадцати. Она склонилась над взывающей старушкой и спросила:

— Да, милая, что случилось?

— Ты сестра? — спросила старушка, все еще не раскрывая глаз.

— Нет, милая, я санитарка, — весело ответила девушка. — Утку, да?

— Мне нужно сесть. На стул. Так велел доктор.

— Пока не могу, милая, — покачала головой санитарка. — У меня нет времени. Сначала я должна принести вам по чашечке чаю.

И она заспешила к двери, явно обремененная тысячью дел.

— Что нам дадут на обед? — крикнула женщина у окна.

Но санитарки уже и след простыл.

— Сестра… сестра… — вновь завела старуха.

Посетительница, принесшая цветы, распрощалась и направилась к выходу легкой поступью человека, внезапно скинувшего с себя бремя лет. Продолжая улыбаться ей вслед, бабуля сидела на кровати и сжимала в руке букет. Потом со значением сообщила:

— Это моя дочь. Та, что принесла цветы.

— Окстись, чего болтаешь, — живо отозвался пронзительный голос от окна. — Это твоя внучка.

Лицо бабули с цветами съежилось в тревожную гримасу.

— Нет же, — сказала она. — Это моя дочь.

— Твоя дочь давно умерла, — срезана лежавшая у окна.

— У этой совсем память отшибло, — по-деловому прокомментировала тетя.

— Врешь ты! — плаксиво воскликнула бабуля. — Это моя дочь… моя дочь…

Она вытянулась на кровати, пряча лицо в подушке. Цветы соскользнули на пол.

— Посмотри, что ты делаешь, — сказала тетя. — Твои красивые цветы…

— Сестра… сестра… — звала старушка рядом с нами. — Я хочу сесть!

Что-нибудь сказать…

Обзор новостей закончился, и дикторша, жизнерадостно глянув в комнату, сообщила, какие еще увлекательные передачи можно посмотреть сегодня вечером. Они сидели перед телевизором на своих привычных местах. Женщина — прямо и не опираясь, мужчина — лениво развалясь.

— Что это за сало было сегодня к бобам? — спросил он.

— Челюстное, — ответила женщина, не отрывая глаз от телевизора.

— А-а. Мне кажется…

— Тише! — воскликнула женщина. — Начинается.

Он замолчал, искоса глядя на нее. Ее вечно занятые руки покоились теперь на коленях, а на круглом лице, слабо подсвеченном голубым светом экрана, застыло выражение наивного, почти детского благоговения. Мужчина снова повернулся к телевизору и начал смотреть, совершенно не вникая в смысл происходящего. Так прошло минут десять.

— Пойду-ка побалуюсь сигаркой, — сказал он.

— Тсс, — шикнула женщина.