Дрожащими пальцами она достала почтовый перевод на четыре гульдена — это от сына, он каждую неделю высылал ей четыре гульдена, ведь в доме для престарелых карманных денег не давали, — и сказала подобострастно:
— Пожалуйте, менеер.
Пока служащий проверял, правильно ли заполнен перевод, она быстро и сноровисто нагнулась, чуть сдвинула сумку и спрятала десятку в свое портмоне. Затем она выпрямилась, дружелюбно посмотрела на почтового служащего, как и подобает почтенной, добропорядочной старушке.
— Распишись вот тут.
И он отсчитал на мраморную стойку четыре гульдена. Потная от волнения, она присоединила полученные деньги к десятке и поглубже засунула портмоне в хозяйственную сумку.
— Спасибо, менеер, и до следующего раза.
Но кассир вместо ответа выкрикнул:
— Следующий!
Никто ничего не заметил. Ощущая странную легкость в голове, она заковыляла к выходу и на крыльце жадно вдохнула свежего воздуха. Теплая волна радости захлестнула ее: подумать только, десять гульденов! На десять гульденов она могла теперь позволить себе любую покупку. Даже не важно что. Увидев что-нибудь в одной из витрин, перед которыми мефрау Волсма обычно надолго останавливалась, она могла теперь запросто войти в магазин и сказать: «Дайте-ка мне это, дорогуша».
Она дрожала от радостного восторга, как ребенок в день рождения.
Внезапно она остановилась, парализованная страхом. Она увидела толстяка в кожаной куртке!.. Тот поднялся по каменной лестнице и снова вошел в здание почты. Его большое круглое лицо выражало негодование. Проходя мимо, он мельком взглянул на нее.
«За деньгами вернулся», — подумала мефрау Волсма. Со всей поспешностью, какую позволяло ей слабое зрение, она спустилась по лестнице и шагнула к краю тротуара, чтобы пересечь улицу.
— Мефрау, подождите-ка, — раздалось у нее за спиной.
Все кончено. Теперь у нее отнимут деньги. И, может быть, накажут: например, запретят в течение месяца выходить на прогулки, как случилось недавно с бедняжкой Реес, которая стащила в магазине заколку для волос.
— Так улицу не переходят.
Это был полицейский в белой фуражке.
— Здесь нужно смотреть в оба, видите, какое движение, — сказал он дружелюбно.
Опираясь на его руку, она проковыляла до трамвайной остановки и поехала домой, держа сумку на коленях. У дома престарелых она сошла. Страх миновал, но недавняя буйная радость не возвращалась. Она стала прикидывать, что купить на эти деньги. Что-нибудь вкусненькое. Что-нибудь такое, что можно украдкой съесть в постели, иначе придется угощать других, и тогда все вмиг исчезнет. Она долго любовалась витриной роскошного кондитерского магазина, где часто простаивала, погрузившись в мечты. Потом решительно вошла внутрь и сказала почти торжественно:
— Здравствуйте, юфрау. Пожалуйста, сто граммов конфет «Вишня» и сто граммов этих маленьких шоколадок с анисовой начинкой.
Восхитительное зрелище! Совсем как раньше, когда у нее еще была семья.
— Ну вот и все. С вас два гульдена тридцать центов. Пожалуйста.
Мефрау Волсма положила на прилавок десятку и начала укладывать пакеты в сумку. На самое дно.
— Простите, вы хотите расплатиться этим? — вежливо спросила продавщица. — Это же рекламная ассигнация. — И, взяв с прилавка портмоне, она сказала: — Давайте я вам помогу… так… вот и деньги… четыре гульдена… смотрите, я беру у вас три гульдена… и вам причитается еще семьдесят центов сдачи…
Небрежным движением она смахнула голубую бумажку с прилавка. Будто сквозь туман, мефрау Волсма увидела, как бумажка трепеща соскользнула с прилавка и упала на пол прямо ей под ноги.
Утро профессора
Как всегда, профессор проснулся в это утро незадолго до того, как затрещал будильник. «Судя по всему, подсознание тоже обзавелось ручными часами», — подумал он сонно и сел на край кровати, наблюдая за неугомонным движением секундной стрелки, которая с муравьиным усердием отсчитывала новую минуту вечности. Когда будильник со стоном вздохнул, приготовившись поднять тревогу, профессор в зародыше подавил его намерение, коротко и не без злорадства щелкнув по кнопке. Это доставило ему странное удовлетворение. Что это: жажда власти, садизм или инфантильная потребность в игре? Он принялся, ощущая блаженную беззаботность, размышлять на эту тему, пока не сказал сам себе:
— Пора наконец вставать.
С отвращением поднявшись на ноги, он очутился прямо перед зеркалом. «Он родился в сорочке». Типичная идиома. «Он родился в сорочке, но сорочка, в которой он родился, истлела еще сорок лет назад». С легким раздражением он отвернулся от зеркала. Большинство идиоматических выражений не соответствуют действительности. «Вот, к примеру: он живет как птица. Это что же, на птичьих правах? Или как вольная птица, птица высокого полета? А ты сам что за птица? Уж конечно, не вольная».
«Стоп, я опять зарапортовался, — подумал профессор. — Надо одеваться».
Он протяжно зевнул. Одеваться!