Несгибаемый. Враг почти не виден

В допросную комнату вошел мужчина среднего роста, с солидным брюшком, подкрученными усами и бородкой клинышком а-ля «император-самодержец». При этом мужчина отирал носовым платком свою раскрасневшуюся шею и пыхтел, как паровоз перегретым паром. Вроде и не скажешь, что особо толстый, чтобы так-то страдать. Но Петр знал: это вызвано тем, что адвокат только с мороза, вот и бросает его в жар.

Что бы там ни говорили о царских тюрьмах, но натоплено тут изрядно, впору в исподнем ходить. Впрочем, в камере Петра, где заключенных около десятка, считай, так и ходят. А то и вовсе с голым торсом. Разве что в штанах. Отсвечивать в кальсонах все же моветон.

— Здравствуйте, Аркадий Петрович, — поздоровался Пастухов с адвокатом.

— Здравствуйте, Петр Викторович, — ответил тот, устало опускаясь на стул.

— Чем порадуете?

— А разве я вас уже не порадовал?

— Меня приговорили к четырем годам ссыльных поселений. По-вашему, это «порадовали»? — откидываясь на спинку стула и вперив недовольный взгляд в адвоката, возмущенно возразил Петр.

— В вашей ситуации добиться лучшего результата было невозможно.

— Что значит — невозможно? Я его не убивал, — упершись руками в столешницу и нависнув над адвокатом, возмущенно выкрикнул Петр.

Тут же скрипнула дверь, и в комнату заглянул надзиратель, обряженный в черную форму. Аркадий Петрович поспешил выставить руку в успокаивающем жесте:

— Все в порядке. Это нормальная реакция. Клиент полностью себя контролирует.

— Может, все же присмотреть? — остановившись в дверях, поинтересовался надзиратель.

При этом он так зыркнул, что, казалось, был готов прибить Петра на месте. Об этом буквально кричал весь его облик. Дай ему только законный повод, и, никаких сомнений, размажет тонким блином. И Петр прекрасно осознавал, что этот детина скорее всего ему не по зубам. Правда, в жизни всегда есть место случаю. Вот только он не стал бы делать на него ставку.

— Нет необходимости. Если что, я нажму на кнопку вызова, — заверил надзирателя адвокат. — Петр Викторович, присядьте. Присядьте, иначе он не уйдет.

Петр в очередной раз окинул надзирателя взглядом и опустился на стул. Какой-то театр абсурда. В своем мире едва не оказался на скамье подсудимых по надуманному обвинению. Здесь успел спровадить на тот свет целую прорву народу. И едва уверился в некоей справедливости этого мира, как тут же вляпался по самое не балуй. И что самое обидное, он опять был невиновен.

— Аркадий Петрович, я повторяю вам. Да, он нашел меня в зимнем саду. Да, попытался банально набить мне морду и получил по морде сам. Но когда он лежал там, на полу, то был жив. Уж поверьте, с некоторых пор я научился отличать живых от мертвых.

— Да верю я вам, Петр Викторович. Верю. Но факты — упрямая вещь. Вас нашли рядом с трупом. Незадолго до этого при большом стечении народа между вами произошла ссора. Причем весьма и весьма серьезная.

— Но ведь это же бред. Во всех материалах дела указано, что я был обнаружен рядом с бездыханным телом, будучи сам без сознания. Я не какая-то там институтка, чтобы грохаться в обморок. Я уверен, что меня оглушили.

— Не институтка, это верно. Но зато имеете контузию. А контузия — это дело такое. — Адвокат поднял руку и неопределенно покрутил открытой кистью. — К тому же на вашем теле, и на голове в том числе, не обнаружено никаких следов побоев.

— Да не вопрос. Мешочек с дробью, и никаких следов, а клиент в отключке.

— У Ростоцкого не было врагов. Он остался в стороне даже от повального увлечения политикой. В средствах был стеснен, но никогда и ни у кого не одалживался, пороком игры не страдал, и вообще вел добропорядочный образ жизни. Все его устремления и интересы вертелись вокруг механики. Ну кому вздумается лишать его жизни таким мудреным способом? Кроме прочего, ваши слова проверялись, и полиция отрабатывала эту версию.

— И как я полагаю, не больно-то усердно, — хмыкнул Петр.

— За усердие не скажу. Но если судить по материалам дела, вполне добросовестно. Увы. Но все против вас.

— И для чего вы сюда пришли?

— Поверьте, никто не смог бы добиться того, что сумел сделать я. Непредумышленное убийство и минимальный срок ссылки — это максимум, что вообще было возможно выжать из сложившейся ситуации. Я имею определенный вес и репутацию в адвокатской среде и именно поэтому пришел сейчас к вам. Я просто обязан предостеречь вас от подачи апелляции. Это приведет только к более суровому приговору.

— Заботитесь о своем добром имени, значит?

— Уже позаботился. Я вас предупредил и теперь умываю руки. Теперь никто не сможет сказать, что я бросил своего клиента на произвол судьбы и не боролся за его интересы до конца. А глупость клиента… Увы, но это только его глупость, и тут любой бессилен.

— То есть я сейчас совершаю глупость?

— Если продолжите борьбу, то да. Если последуете моему совету, то вам следует отписать в суд отказ от апелляции и как можно скорее отбыть к месту ссылки. В этом случае вы будете иметь возможность выбрать место пребывания. Не то чтобы выбор был столь уж велик, но все же.

— Я. Его. Не у-би-вал.