Несекретные материалы

В небольшой комнате стояли три прикрытые застиранными одеяльцами двухэтажные железные койки, окрашенные в синий цвет. Скоро появились и «коллеги» – два мужика с простоватыми лицами. Как понял Клод, их звали Ваня и Саша. Больше он ничего не разобрал, поскольку абсолютно не владел русским. Правда, к концу «срока» выучил несколько слов – хлеб, чай, сахар да еще матерные ругательства.

Потянулись дни на зоне, похожие один на другой, словно яйца. Побудка, построение, проверка, работа, прогулка. Кормили три раза в день – отвратительно и совершенно несъедобно. Охрана пару раз не слишком больно накостыляла Рабелю по шее. Ваня и Саша не привязывались. Даже были приветливы. Угощали сигаретами, делились печеньем и чаем, а после отбоя учили француза блатной фене, потешаясь над его произношением.

Жизнь в лагере оказалась построена таким образом, что Клод совершенно не пересекался с другими заключенными. Изредка он видел, как в столовую с бодрой песней идет отряд человек эдак сто, а в мастерских, где шили брезентовые рукавицы, каждый сидел за своей машиной, и охрана пресекала любые разговоры.

Через две недели, скорей всего от голода, прошла язва, во всяком случае, перестала беспокоить. Затем наладился сон. В десять вечера Клод не успевал донести голову до подушки, как веки смыкались. Пропала тупая боль в затылке. В последнюю неделю бытности зеком Рабель с невероятным аппетитом уничтожал «рыбкин супчик» и перловку, сдобренную машинным маслом.

В Париж он вернулся абсолютно здоровым, веселым и великолепно отдохнувшим.

В этом году решил пожить отшельником. На сей раз его привезли в Горловку и бросили в избе кузнеца с небольшим набором продуктов. Сначала все шло просто чудесно. Клод собственноручно отмыл избушку, таская воду ведрами из речки. Целыми днями хлопотал по хозяйству, готовя суп, расчищая двор от камней. Ложился спать в восемь, вставал около шести. Именно в заброшенной деревне управляющий вспомнил, что писал в юности стихи, и вновь принялся слагать вирши. Ощущение полного одиночества, оторванности от мира приносило потрясающее успокоение…

Но вскоре кайф сломался. Сначала парижанин обнаружил, что в деревне живет старик. Прохор не мешал ему, встречались изредка, но ощущение полного одиночества пропало. Затем явился какой-то иностранец, говорящий по-французски.

– Корзинкин? – вырвалось у меня.

– Не знаю, фамилии не назвал.

– Темноволосый, кареглазый, со смуглым лицом?

– Да, похож.

…Гость постучался в окно ночью. Клод слегка испугался и глянул на часы – полночь.

– Кто? – крикнул он по-французски, понимая глупость поступка. Никто не поймет вопроса.

Неожиданно с порога донесся ответ на родном языке:

– Откройте, бога ради, не бойтесь.

Рабель распахнул дверь и увидел вконец перемазанного мужика.

– Ехал мимо, – пояснил тот, – проколол колесо, пытался в темноте починить, да не вышло. Пустите нас переночевать…

– Нас? – изумилась я.

– Ну да, с ним была девушка. Высокая блондинка с роскошными ногами. Еще подумал – у этакого урода и такая красавица.

– Дальше что было? – в нетерпении подпрыгивала я на месте, как Маня. – Ну, говорите!

– Нечего рассказывать. Они принесли из машины сумку с продуктами, поужинали. Потом легли.

Клод уступил девушке постель, сам лег на лежанке, а мужчина кое-как устроился на полу. Рано утром гость поменял колесо, и парочка уехала.

– И это все? – разочарованно протянула я.

– Все.

– Как звали девушку?

Клод развел руками.

– Не знаю, она не представилась.

Кстати, кавалер на вопрос об имени буркнул что-то типа – бр-бр. Очень невоспитанно для молодого человека.

– Молодого?

– Ну да, ему по виду лет двадцать шесть, ну семь…

Уму непостижимо. Я вытащила паспорт Базиля и сунула его Клоду под нос.

– Это он?

– Он, – подтвердил Рабель, – только здесь он отчего-то выглядит моим одногодком. Кстати, по-французски говорил с акцентом, словом, не француз.

Так, Базиль окончательно сошел с ума, изображает юного Ромео, загримировался под мальчика, коверкает парижский выговор. Вот идиот!

Клод был слишком зол, чтобы знакомиться с непрошеными гостями. Полночи, слушая, как они похрапывают, он думал, что скажет служащим «Альбатроса». И деревня обитаема, и люди понаехали. Мой визит окончательно вывел его из себя.

Я решила утешить нервного француза.

– Сейчас уеду, меня интересовал только Корзинкин.

Клод подозрительно глядел, как я иду к «Вольво», потом вскрикнул:

– Погодите! Вы, наверное, встретите этого Базиля?

– Во всяком случае, сильно надеюсь на такой исход дела.

– Тогда передайте, они тут кое-что забыли.

Клод исчез в избе и через секунду сунул в автомобиль небольшой пакет с рекламой «Мальборо».

Я отъехала к шоссе, притормозила и заглянула в пакет. Ничего особенного – складной женский зонтик и «Сто лет одиночества» Маркеса. Очевидно, девица из интеллигентной семьи, взяла с собой в дорогу не детектив, не фантастику, а заумного Маркеса.

Домой прирулила к девяти вечера, окончательно перестав что-либо соображать. Голова просто разрывалась от обилия сведений. Сейчас глотну чайку, сжую парочку бутербродов и пойду в спальню. Сяду в креслице, попробую обмозговать ситуацию.