Нерушимые обеты

Реагируя на высокопарные слова отца, Полина оглядывается. Во рту горько, она прекрасно осознает, что в её взгляде отец сейчас читает презрение, но это его не беспокоит.

Он продолжает что-то говорить о важности и радости. А у Полины в ушах гудит кровь.

– Ничего мы не подозреваем. Что ты бредишь…

Не сдержавшись, она выплевывает, смотря на отца. Потом только мельком на Никиту. Он краснеет, злится... Она его подставила. Вечером будет скандал.

Но ей давно не страшно.

– Пустите, – она ступает дальше, отодвигая свекра рукой.

Движется по залу, с силой прижимая кулак к грудной клетке.

Дурацкая старая привычка, от которой давным-давно пора избавиться. Но сейчас ей по-особенному жалко, что на шее нет того крестика. Где он? Кто его подобрал? Сдал в ломбард или носит? Или кто-то другой носит?

Вот бы найти… Только зачем?

Полина стучит каблуками сначала к широкой арке, а потом по лобби отеля.

Заворачивает в один из коридоров и действительно ищет туалет. Понятия не имеет, как будет возвращаться. Может даже уедет, оставив Никиту одного.

Кажется, выходя из зала, слышала громкие оклики в спину. Это, наверное, была Саба. Это ужасно некрасиво, но Полине очень нужно побыть с собой наедине. Уборная – это компромисс с обстоятельствами, потому что по идее... На крышу бы и оттуда...

Полина жмурится, а потом несколько раз моргает. Ускоряется, делает шаг в сторону и ведет рукой по стене. Даже голова закружилась, её чуть-чуть качает. Получается, не такая уж она и лгунья...

Идет мимо закрытых номеров, жалея, что в руке нет магнитного ключа. Шаги сзади слышит слишком поздно. Не успевает развернуться. Только оглядывается и охает, почувствовав на теле руки, спиной – тепло.

Страх, что это Никита, сменяется худшим – потому что Гаврила.

Он с силой сжимает на её теле пальцы и задает направление – от стены к одной из дверей.

Полину хватает на одно единственное:

– Нельзя.

Но Гаврилу запрет не останавливает. Он прикладывает к датчику магнитную карточку.

Полина шагает в темный номер. Вздрагивает, слыша хлопок двери за спиной.

Дальше – шаг к ней. Разворот. И губы в губы:

– Да помню, блять.

Глава 24

Голые плечи и лопатки Полины царапает слегка шершавая стена. Девушка чувствует губы Гаврилы на своих, но это не поцелуй.

Реанимация. Дыхание рот в рот. Только технология другая.

Он вдыхает в неё жизнь, а она выталкивает, напрягая легкие.

Плохо, что его руки лежат на ее теле. Хорошо, что он не тянется к включателю света.

Полине страшно от мысли, что будет слишком пристально разглядывать. Она до сих пор хочет верить, что ничего не заметил.

Гаврила немного сдвигается. Его губы перемещаются на Полин висок.

Она прислушивается к его глубокому размеренному дыханию, боясь пошевелиться. Оттолкнуть не может. Чувствует, что нужна.

Чувствует, будто их сожрало темнотой.

Когда-то давным-давно они точно так же, издевательски, глумясь над её отцом, трахались в её комнате, когда внизу Михаил Павловский отмечал с дорогими друзьями свой юбилей.

Теперь повод другой, но декорации, считай, те же.

Толпа уважаемых людей, который они с Гаврилой совершенно не уважают.

И ошибки совершены могут быть те же.

Тогда всё кончилось очень плохо. Сейчас и начаться не должно.

– Обними, Поль…

Но Гаврила просит, а у Полины в пятки уходит сердце. Руки сжимаются в кулаки. До боли же сжимаются челюсти. Их нужно разомкнуть, чтобы произнести твердое «нет», но она скорее язык себе откусит.

Жмурится и дрожит, чувствуя нежный поцелуй на виске. Трогательный до в очередной раз разбитого вдребезги сердца.

Вслед за ним еще один – на скуле. Гаврила мажет губами ниже, прижимается к уголку ее рта…

– Не надо… – Полина просит и чуть отворачивается.

– Не могу смотреть, как ты там… – Гаврила не договаривает. Его злость ощущается кожей. Она покрывается мурашками и даже болит.

Поля знает, что он не может смотреть. Она не затем, чтобы мучить…

– Прости, – девушка шепчет, её разжавшиеся пальцы едут по ткани пиджака вверх. Хочется по коже. Или хотя бы по рубашке, чтобы чувствовать его тепло, но не попросит.

Обнимает и вжимается лбом в плечо. Вроде бы обезопашивает себя от запретных поцелуев, а на самом деле находит в нем свою точку опоры. Только землю даже так не перевернет.

Постоит с ним. Пропитается убийственно сладким ядом их запретных чувств. Вернется туда, где так противно находиться…

Руки Гаврилы съезжают с талии вниз на бедра, сначала сжимают, а потом он пальцами начинает собирать скользкую ткань платья. По Полиным ногам пробегается щекотка, у нее дыхание перехватывает. Она сильнее упирается лбом и сжимает плечи руками.

Сердце в висках. Им всё это нельзя…

Гаврила же целует в висок и шепчет на ухо:

– Полька-Полька-Полька… Полька моя… Моя же, Полька… – это не вопрос, а утверждение, с которым невозможно спорить. Конечно, его. Только бежит так, что сверкают пятки.

Но сейчас её побег откладывают движения его пальцев. Гаврила накрывает её ягодицы и мнет. Это чуточку больно, но совершенно не страшно.

Совсем не так, как с ненавистным мужем.