Неру

...Шантиникетан — «обитель спокойствия» — так можно было бы перевести это название с бенгали. Тагор принял семейство Неру как самых дорогих ему людей. В своем белом, свободно колышущемся на ветру хитоне, с белыми волосами и длинной окладистой бородой, с удивительно молодыми живыми глазами, писатель походил на патриарха. Он провел гостей по университетским аудиториям и потом, допоздна гуляя с ними по аллеям парка, увлекательно рассказывал о Шантиникетане, о планах на будущее. Занятия в основном проходили на открытом воздухе, под сенью деревьев. Учащиеся пользовались обширной библиотекой, лабораториями, имели опытные поля, мастерские. Преподаватели и студенты проводили большую просветительную работу среди крестьян и рабочих. «То, что мы пытаемся делать в Шантиникетане, русские делают в масштабе целой страны, и делают хорошо», — рассказывал Тагор об увиденном во время поездки в Советский Союз и тут же негодовал по поводу того, что его книга «Письма из России» запрещена колониальными властями. Россия представляется ему «светом ангела в сатанинском мире». Он всю свою жизнь мечтал покончить в Индии с духовным рабством, накормить голодных и дать простым людям образование, а в России, в прошлом такой же задавленной и бесправной, как и его страна, это осуществлено в сказочно короткое время. Он верит в духовное начало мироздания и знает, что большевики — атеисты, но это его в отличие от Ганди не страшит: «Большевики, — говорит он, — видят во всеобщем благе человечества высшую правду на земле».

Неру сосредоточенно слушал Тагора и радовался, находя подтверждение собственным суждениям в словах великого соотечественника.

Установленные Тагором гуманистические и патриотические традиции в университете и общая демократическая обстановка, царившая в нем, не могли не понравиться Джавахарлалу и Камале. Оставляя Индиру в Шантиникетане, родители были спокойны за ее воспитание.

Только на третий день пребывания Неру в Калькутте сюда начали поступать сообщения о последствиях землетрясения в Бихаре. Размеры катастрофы были ужасны. Десятки тысяч людей оказались погребенными под развалинами зданий. Правительство не сумело организовать своевременной помощи населению, и число жертв поэтому еще более возросло.

Неру решает, прежде чем вернуться в Аллахабад, совершить поездку по Бихару. Он собирает отряды добровольцев для оказания первой помощи женщинам и детям, оставшимся без крова и пищи; он осуждает правительство за его бездеятельность, публикует обращение к соотечественникам, призывая их к сбору средств для пострадавших.

В эти дни Неру прочитал в газетах заявление Ганди, которое просто ошеломило его. Махатма, как всегда руководствуясь своим «внутренним голосом», провозгласил, что «землетрясение ниспослано людям в наказание за грех неприкасаемости». Подобное мистическое обоснование человеческих страданий показалось Неру нелепым, и он не мог не осудить заявления Ганди. «...Все это возвращает к временам, отдаленным от нас несколькими сотнями лет, — возмущался он, — когда в Европе свирепствовала инквизиция, которая сожгла Джордано Бруно за его ученую ересь и отправила на костер не одну ведьму!» На том же основании колонизаторы могли бы объявить, что постигшее народ Бихара бедствие является божеской карой за неповиновение населения властям!

Тагор, который признавал заслуги Ганди как народного вождя, так же как и Неру, никогда не одобрял перенесения им религиозных догм в сферу политики. Не скрывая своего гнева, он, обращаясь к Ганди, писал: «Почему бог избрал народ Бихара, чтобы проявить к нему свою немилость?» К тому же система неприкасаемости распространена не в Бихаре, а на юге Индии. Махатма ничего не ответил: он был искренне убежден в своей правоте.

Думая о Ганди, о его редком даре улавливать биение пульса страны и о его умении заглянуть в души миллионов индийцев и точно определить настроение народа, Неру удивлялся тому, что этот человек «мог быть безнадежно неправым во многих вопросах».

Тагор и Ганди — два великих индийца, оба патриоты, а какие они разные люди! Тагор — за социальный и экономический прогресс, за интернациональное единение духовных ценностей и культур народов; Ганди — за возврат к индийскому «золотому веку», за очищенный от скверны неприкасаемости индуизм. Первый признает радости жизни, второй проповедует самоотречение и аскетизм.

И все же и в Тагоре и в Ганди жила одна и та же душа Индии, древняя и вечно молодая, разная и единая; душа, черты которой были бесконечно дороги и понятны каждому индийцу. Стремление к социальной справедливости, страстное желание видеть свою родину свободной и процветающей объединяло этих двух великих индийцев, они оба принадлежали всей Индии и всему ее народу.