Нерон

Юноша медленно подвигался по фламинийской дороге, опустив голову на грудь. Он неторопливо шагал вперед, пока довольно резкий порыв ветра не вывел его из задумчивости. По обеим сторонам дороги белели памятники, выступая на темном фоне кипарисов; из-за их мрачных силуэтов тускло просвечивала вечерняя заря. Ночной ветер заставлял иногда вздрагивать вершины деревьев, и таинственный шорох ветвей, осенявших пышные мавзолеи, действительно мог подействовать удручающим образом и на менее впечатлительного человека, чем Парис. Юноша опустился на каменную скамейку близ одного из памятников и стал смотреть на пустынную местность, прорезанную вдали грандиозным изгибом водопровода, который казался отсюда окаменевшей погребальной процессией. До Париса долетал глухой ропот Тибра; ветер усиливался; кипарисы громче перешептывались между собой; в их листве раздавались как-будто печальные вздохи. В этих замирающих звуках чудились всплески волн подземной реки; они точно манили измученного человека отрешиться от всего земного и успокоить свой бренный прах в тиши уединенного кладбища. Парису пришло в голову; не лучше ли предоставить Лидию ее судьбе.

«Любовь! Что такое любовь?» — думалось ему. Он испытал ее и теперь считает пустою шуткой богов. Ни одна женщина не сумела привязать его к себе надолго, и кто из представителей жалкого человечества способен вообще внушить благородную привязанность? Бедняжка Лидия! Конечно, она так беззащитна и притом не обладает никакими дарованиями, которые могли бы упрочить за нею лучшее будущее. Если она не достанется Парису, то, пожалуй, примирится со своей долей, привыкнет к тому, кто ее приобретет. Если даже Лидия не переживет горя, много ли она потеряет, удалившись из этого мира в тихое царство теней? Ее можно сравнить с нераспустившейся розой, растоптанной на пиру ногами гостей. Жениться на ней Парису было неприлично, он мог только отпустить девушку на свободу.

Невеселые размышления были прерваны отголосками смеха. Танцор вздрогнул и стал прислушиваться. Вскоре до него донеслись жалобные, хриплые крики. Вблизи мавзолея Августа показался красноватый свет факелов, мелькавший между деревьями. Парис пошел по направлению к роще. Крик становился слышнее. При блеске огней между деревьями двигались человеческие тени. Актер, подстрекаемый одним любопытством, подошел еще ближе и увидел группу молодых людей, обступивших какое-то уродливое маленькое существо, которое отчаянно билось, пронзительно визжа. Невольники стояли вокруг, держа в руках факелы, издававшие ежеминутный треск; молодые повесы хохотали; карлик в ребяческом гневе цеплялся за стволы деревьев и ветви кустарников, отбиваясь ногами от нападающих, которые старались повалить его на разостланный плащ, и, вероятно, собираясь подкидывать, как эластичный мячик.

Неизвестно, чем кончилась бы жестокая потеха, но появление постороннего лица смутило праздную молодежь. Когда же подошедший незнакомец оказался знаменитым танцором Парисом, проказники присмирели. Молодой человек подошел сначала к лежавшему на траве калеке, потом окинул презрительным взглядом его мучителей и с упреком покачал головой. Пристыженные повесы повернулись к своим невольникам и, скрывая под принужденным смехом неприятное замешательство, удалились, как толпа провинившихся школьников.

Перепуганный карлик робко поднял голову, не решаясь верить своей безопасности. В эту минуту Парис увидел его лицо и чуть не вскрикнул от изумления: перед ним был Антоний, любимец императора. Карлик вскочил на ноги с проворством кошки. Зорко оглядевшись вокруг, он сжал кулаки, сердито грозя своим удалявшимся врагам и посылая им вслед проклятия.

— Вот что значит исполнять женские прихоти и потворствовать женским капризам! — пробормотал в заключение горбун и обратился к Парису с нахмуренным лицом: — Благодарю, что выручил.

— Эти мошенники хотели заставить меня прыгать, как кузнечика, и, наверно, вытрясли бы из меня душу, не так ли? — прибавил он, размахивая несоразмерно длинными руками.

Актер не мог видеть карлика из-за наступившей темноты. Зловещий голос безобразного существа нагонял на юношу неопределенный страх. Танцор хотел молча удалиться, но странный собеседник удержал его.

— Постой! Куда ты? Подожди немного, я охотно побеседую с тобою.

Парис холодно заметил, что теперь уже ночь, и советовал Антонию поскорее уйти из глухого места, чтобы не подвергнуться новой неприятности. Стараясь незаметно уйти от горбуна, молодой человек ускорил шаги, но тотчас ударился головой о древесный сук. Взяв немного в сторону, он увидел звездное небо между верхушками пиний. Яркие лучи месяца упали на курчавую голову уродца, одетого в красное суконное платье, и осветили его недобрую улыбку.

— Ну, не сердись на меня! — воскликнул он со смехом, догоняя Париса. — Я не хотел тебя обидеть! Благодарю за твое заступничество, но знай, что это из-за тебя попал я в эту беду.

— Что такое? — сердито вскричал актер, отталкивая от себя Антония, уцепившегося за его руку.