Нерон

Призыв к единству во имя эллинизма в пределах Римской империи является политической парой этого экономического решения. Нерон хотел поддержки восточной и греческой толпы, так же как он искал поддержки у римского плебса. Даже в худшие времена, чуть живой, изгнанный из своего дворца, он смешивался с толпой и терялся в ней, шел в гущу народа и устанавливал с ним контакт, живой и искренний, как [166] это отражалось в образах полубогов греко-римской Империи.

Греки до конца оставались ему благодарными, что подчеркивает во многих трудах Плутарх. Его решение было встречено с энтузиазмом, записи рассказывают о свободе или восхваляют Нерона. Монеты, отчеканенные в Греции, прославляют Зевса-Освободителя — если с одной стороны изображен принцепс в лавровом венке, то на обратной можно увидеть Верховного Бога, сидящего на троне с трезубцем и скипетром в руках, и надпись: «Зевс-Освободитель». Другие монеты имели то же обозначение. Их выпускали во всех частях Греции. В Александрии, где, возможно, ожидали Нерона, одни монеты воспевали подвиги императора, другие — строительство Коринфского канала. Только что выпущенные сравнивают императора с Аполлоном, Посейдоном и Зевсом Олимпийским. Греки не забудут Нерона до тех пор, пока Веспасиан не отменит налоговую независимость, которую принцепс пожаловал им, и не вернет Греции статус провинции.

Нерон желал бы продолжить свое путешествие. Он собирался в начале 68 года посетить Египет, может быть, даже морским путем, Сирию и Вавилон, двор Аршасидов, правящих в Иране. Но в Риме его ожидают новые волнения: недовольство аристократов разносится как пепел и восстания разгораются в провинциях. Вспыхнуло восстание в Иудее. Словом, маршрут его путешествия [167] заметно сократился. Император должен вернуться в Италию.

Куда бы увела его утопическая фантазия, если бы не остановили обстоятельства? Это трудно предугадать, что бы там ни было, император добился цели, которую он поставил в начале путешествия. Принцепс-кифаред хотел не только упиваться приемом, который Греция оказала ему за артистические выступления. Его амбиция требовала от него другого: он хотел пропагандировать неронизм в массах, которые принимали его политику и у кого он в будущем мог найти поддержку.

Нужно ли считать, что за решением 28 ноября 67 года кроется большой политический смысл? Мы уже говорили, что Нерон создал второй политический полюс в Империи и вернул грекам половину Римского государства, предвосхитив таким образом, задолго до Константина, создание двуглавой Империи. В этой гипотезе нет ничего экстравагантного. Если Нерон и не имел цели провести политическую биполяризацию Империи, то он хотел, чтобы существовал другой полюс, противоположный римскому. Он старался осветить не политическую структуры Империи, римскую консервативную ментальность и ценности древней civitas, которая была препятствием усиления власти. Императору было необходимо перенести центр тяжести из старого Рима на территорию, где ментальность населения способна хорошо воспринимать его солярный абсолютизм. [168] Греки не стали римскими гражданами. Зато их культура стала культурой не просто провинции, а свободной и единой страны в составе Империи. Она быстро распространялась даже в Риме. Так был дан толчок процессу социально-культурной эллинизации империи.

Триумф в Риме

Когда Гелий написал ему, что римские дела требуют его присутствия, он ответил, что вернется «достойным для Нерона образом». Он мечтал о блестящем триумфе, грандиозной церемонии, самом большом военном параде, который республиканский Рим сохранил для своих потомков. В Империи триумф стал привилегией цезарей — прерогатива, которая пожалована им высшей военной и распорядительной властью.

Нерон покидает Грецию в начале 67 года, он возвращается морем и попадает в сильную бурю, а может быть, и кораблекрушение, высаживается на юге Италии и возвращается в Рим 1 января 68 года. Он въехал в Неаполь через пролом в стене. Чуть позднее он вступил таким же образом в Анций и Альбан. Въезжал на белых конях, по обычаю победителей на греческих играх. Он приносит эту традицию в Рим.

Вся церемония представляет синтез обычаев греческих и римских триумфаторов: пролом в [169] стене, так же как и белые лошади, воскрешают в памяти Камилла и римских полководцев. Это постепенное возвращение император растянет до марта еще и по политическим соображениям.

Нерон не может не обращать внимания на потрясения, которые начинают разваливать задуманное им. Тяжелые тучи сгустились над Империей и, конечно, беспокоят его.