Нерон

Чтобы увлечь своей доктриной Нерона, Сенека идет на компромисс, свертывая требования солярной теологии. Речь, которую он готовит, чтобы его услышали, идет дальше основ стоицизма, он вдохновляется символикой фараонов, которая ему так хорошо известна. Когда он воспевает Нерона, то вводит в текст египетское слово КХА, [120] что означает восходящее солнце и царя, выходящего из своего дворца. «Луч света объял тебя и привлек взгляды всех», — славословит Сенека, обращаясь к императору. Здесь использована египетская языковая традиция.

Но так было не всегда — до вступления Нерона на престол философ всегда вел себя довольно осмотрительно в отношении антониевской доктрины. Это подтверждают «Откровения» и «Милосердие». Как уже говорилось, произведения, созданные им во времена Клавдия, в частности диалоги «О гневе» и «Соглашение с Полибием», приобрели уже политическую окраску и подвели фундамент под теорию Милосердия, не отклоняя антониевской политологии. Хорошие отношения с Клавдием все же не позволили Сенеке открыто представить себя его душеприказчиком. Ему хватало того, чтобы нашептывать принцепсу. Но в качестве друга Нерона никто и ничего его не сдерживает. Более того, необходимость подталкивает объединить доктрину Антония с его собственной.

Сенека никогда не прекращает своих размышлений об общественной и политической жизни. Не скрывая горечи в своих последних трудах, философ ищет новые подходы к моделям отношений между людьми, рассматривает общество по социальным и этическим заповедям стоиков — он хотел, чтобы эта новая мораль соответствовала уже сложившимся человеческим законам, пришедшим из далекого прошлого. [121]

Последовали ли его советам? Несколько поздних документов восхваляют милосердие Нерона. Милосердие, — учит нас Светоний, это то, что принцепс выставляет иногда напоказ, но только иногда. На самом деле он следует стратегии, которую скоро изменит, но только после переходного состояния; он выковывает свою собственную доктрину, начиная с нескольких основных положений, которые он постиг с момента своего вступления на престол. Заметив, что его идеи не могут долго сосуществовать со стратегией милосердия, он предпочтет изменить политику и идеологию.

Принцепс дал волю мании величия и любви к Востоку. Сенека рассматривал обновления социально-культурного закона с точки зрения стоика. Нерон желает это осуществить в другом контексте, бесконечно далеком от любой аскетической морали.

Мудрец «умеет покупать то, что продается», — говорил Сенека. Предтеча Макиавелли, стоики не унывали. Их проект политического договора провалился благодаря амбициям принцепса. Однако Нерон тоже потерпит поражение, правда, это случится несколько позже. Это уже другая история. [122]

Глава IV. Эпоха Нерона

Восточные чары

Говоря об эпохе Нерона, нельзя обойтись без упоминания о ее основании — итальянском и плебейском. Отсюда популярность Нерона у римской толпы. Антониевская империя хочет видеть себя правящей демократией: предшественников было достаточно как в Италии, так и в греко-восточном мире. Именно к Востоку следует повернуться, чтобы понять, что же такое «неронизм», — к мифам, символам и идеалам эллинского мира.

Восточная половина Империи проявляет большой интерес к римлянам. Речь идет, впрочем, не о классической Греции. Нерон в 66-67 годах посещает Элладу, но ни Спарту, ни Афины, его [123] не привлекают места великой истории, достойные внимания лишь в глазах старых римлян. Поездка явно впечатляет его: в большинстве своем греческий мир притягивает императора, восхищает его — особенно, когда речь заходит о Неаполе, где он бывал неоднократно во время своего правления. Интеллектуальная жизнь, в которую он там влился, потрясает его, и во время денежной реформы он без колебаний стимулирует экономический подъем этой части Империи. Свидетельства тому — документы, найденные на Крите. Нерон покровительствовал греческим городам и множил их достояние.

Эллинский Восток, богатый древней культурой, прекрасными городами, развивался благодаря торговле с дальними странами. Но более всего на Востоке Нерона притягивал к себе Египет. В Неаполе он находит посольство Александрии. Множество документов свидетельствуют о тесных отношениях, завязавшихся в эту эпоху между александрийским музеем и императорским дворцом. Более того, выходцы из Египта, страны, к обычаям и обрядам которой Херэмон и Сенека приобщают Нерона, где полно воспоминаний об Антонии и Германике, имеют значительное влияние при дворе римского правителя. Большие александрийские чиновники, такие как Норбан Птолемей, успешно делают карьеру в администрации.