Неразрезанные страницы

– Никогда, – перебила Маня и слезла с дивана. – Ты никогда мне не отказывал, потому что я никогда тебя не просила, Алекс! И ты ведь прекрасно понимаешь, что дело совсем не в деньгах! Ну что ты к ним прицепился?! Я ведь тоже не умею… навязываться, Алекс! Не умею и не желаю. Но если тебе удобней думать, будто все дело в том, что мне на билет не хватило, – думай, ради Бога. Вон Катьке Митрофановой так удобней. Потому что она трусиха. Когда деньги, все понятно и просто: нету, и точка. А когда любовь?.. И ее тоже нет?.. Или она есть?..

Маня побрела вон из комнаты, плед поволокся за ней, она подобрала его и бросила в кресло. И оглянулась.

– И просить тебя мне ни о чем неохота!.. Ты начинаешь злиться, а мне это… тяжело.

И она направилась в сторону кухни. Алекс проводил ее глазами.

Небо за высоким окном медленно меркло, становилось серым, и свет был вечерний, сумеречный и тоже какой-то весенний.

…Она и вправду никогда и ни о чем меня не просила. Ну, если не считать просьбой всякие веселые звонки, вроде «купи вина и мяса, будем вкусно ужинать»! Не просила читать ее тексты, вникать в ее дела, в отношения с родственниками и издателем, и денег тоже не просила!.. Как будто ей никогда не требовались ни помощь, ни сочувствие, ни жалость. Она приняла меня в свою жизнь легко и охотно, на моих условиях, таким, какой я есть, и не пыталась ни переделывать, ни перевоспитывать, ни улучшать!

…А это очень большое искусство и большой труд – принимать «таким, какой есть»! Пожалуй, Маня Поливанова единственная женщина в моей жизни, у которой это получилось, да еще так, как будто не стоило ей никакого труда. А уж я-то точно знаю, как со мной бывает невыносимо. Например, когда я что-нибудь забираю себе в голову, вроде идеи о том, что должен освободиться! Любой ценой. И еще я виртуозно умею себя оправдывать – я же писатель, и говорят даже, неплохой, мне необходимы воздух, пространство, полет, черт с дьяволом, и не нужна никакая ответственность – ни за что, ни перед кем!..

…Или так не бывает?..

…Я освободился, и Маня попала в беду.

…Я освободился, а она разучилась писать.

…Я освободился, и теперь не могу смотреть на ее черный с желтым висок, и в глаза не могу смотреть тоже, и от бессилия и злобы на себя говорю ей пустые и злые фразы про какие-то деньги – какие, к черту, деньги?! При чем здесь деньги, если ее не интересуют… слова в погибшем компьютере, а что может быть важнее слов для человека, который живет тем, что ставит эти самые слова в определенном порядке, и без них жизнь его теряет всякий смысл, превращается в существование?!

Он существовал без слов много лет, даже не надеясь вернуться к ним, и вернулся только благодаря ей!

Алекс поднялся с дивана, потер лоб – внутри головы было больно и холодно – и пошел на кухню.

Маня заваривала чай, аккуратно, по одному, опускала в фарфоровый чайник с розочками на боку тоненькие ломкие стебельки, и вид у нее был такой, словно эти стебельки – главное дело ее жизни.

Алекс зашел и стал у нее за спиной.

– Хочешь чаю? Это чабрец, – и она кивнула на стебельки. – Матвею, мужу Марины Леденевой, присылают из Баку. У него там есть друг Ганифа, а у Ганифы есть бабушка. И она собирает чабрец в горах. Только вот я забыла, какое самое лучшее время для сбора! То ли март, то ли, наоборот, октябрь. – Она улыбнулась. – Раньше помнила, а теперь забыла, представляешь?..

– Я куплю тебе новый компьютер.

– Спасибо.

– Не за что.

Он не умеет утешать! И жалеть не умеет тоже!

– И ты напишешь свой роман, – добавил он очень ненатуральным голосом.

Маня обернулась и посмотрела.

– Ты же все про это знаешь, Алекс, – сказала она и опять улыбнулась. Лучше б не улыбалась! – Я не напишу. Мне не о чем писать.

– А как ты раньше писала?

Она засмеялась – лучше б не смеялась!..

Но она засмеялась и схватилась за щеку, видимо, смеяться ей было больно.

– Ну какая разница, Алекс? Тебя никогда не интересовала моя… писанина и сейчас не интересует! Просто тебе меня жалко. Вот побили меня, вещи переколотили, друг мой в кутузке! Ты не переживай, все обойдется. Тебе не придется со мной возиться. Дай мне стакан, пожалуйста.

Он подал ей хрустальный прадедушкин стакан в серебряном подстаканнике. Красивый такой стакан.

Она налила своей жуткой микстуры и с наслаждением понюхала.

– Я, наверное, к Марине поеду, – тусклым голосом сказала Маня, осторожно отхлебнула из стакана и поморщилась – горячо. – У меня все болит, вот даже чай заварить проблема. Кто со мной будет возиться?.. Викуся взбаламутится ужасно, еще, не дай Бог, у нее с сердцем чего-нибудь сделается, и тогда вообще пиши пропало!..

– Я пытаюсь вызволить твоего друга из кутузки, – вежливо напомнил Алекс.

– Спасибо тебе, – откликнулась Маня.

– Пожалуйста.

– Я сейчас ни на что не способна, а бросить Володьку никак нельзя.

– Понятно.

Теперь внутри головы мелко дрожало, и руки дрожали тоже. Он хотел было и себе достать стакан, но потом передумал, испугавшись, что уронит.

…Она бросает меня?! Уезжает к Марине?! Потому что Марина будет с ней возиться, а я точно не стану?!