Неразрезанные страницы

Но ты решил освободиться и оставил ее справляться, как она умеет. Ты не мужик. Ты совершенно свободная безмозглая бабочка-капустница. Теперь лети – в любом свободно выбранном направлении!..

Держась за бортик правой рукой, охая, голая Маня Поливанова кое-как перебралась в ванну, и Алекс стал лить горячую воду ей на спину и на голову.

– Может, ты сядешь?

Она покорно села. Белые пузырящиеся струи горячей воды били ей в лицо, попадали на губы, и она пила воду, казавшуюся сладкой.

Алекс открутил крышку с первой попавшейся банки с шампунем и щедро намылил ее короткие волосы. Он мылил, стараясь, чтобы пена не попадала ей в глаза, сердце у него бухало, и он думал только о том, что бросил Маню одну, потому что ему очень нужна была свобода.

Маня, нашарив шланг, направила струю себе в лицо. Оказывается, это такое счастье – помыться. Просто сидеть в ванне и поливать себя! Эта волшебная, чудесная, удивительная вода сейчас смоет все беды и унижения, и останется прежняя Маня, которая умела писать романы и радоваться жизни.

Алекс забрал у нее душ и стал смывать пену.

– Представляешь, – пожаловалась Маня, не открывая глаз, – я не могу написать ни одного слова, давно уже!.. Я даже не могу написать «настурция»!

– Ты все можешь, – сказал он странным голосом. – И при чем тут настурция?

– Ну, просто мне нравится слово.

– Как они разрешили тебе поговорить со мной? Уговорила?

– Обманула. Сказала, что ты француз и прилетел ко мне на любовное свидание. Сказала, что у тебя есть ключи и ты вот-вот нагрянешь. Мол, ты просто так не отстанешь. Они поверили, а дальше дело техники. И спасибо, что ты так рьяно названивал!

– Пожалуйста.

– В самом деле, Алекс! Если б тебе не пришло в голову трезвонить каждые пять минут, они бы ни за что не поверили, что ты такой настырный и у нас свидание! А они поверили и велели мне сказать, чтоб ты не приезжал.

Алекс вспомнил, как она говорила с ним по телефону на своем невозможном, чудовищном французском и он поначалу ничего не понял, а потом стал понимать.

Он стал понимать, и в голове у него вдруг прояснилось, и он аккуратно положил в холодильник, перед которым стоял, свои темные очки. И захлопнул дверцу.

И его жизнь повернула совсем в другую сторону. В который раз?..

– А почему ты приехал с этим… как его? – Тут она вытерла физиономию ладошкой и открыла глаза. – Представляешь, я забыла, как его зовут!

– Его зовут Денис Столетов.

– Точно! – обрадовалась она.

– Я приехал с ним, потому что мы договорились встретиться. Я хотел кое-что у него уточнить. Мы поговорили с тобой, я положил трубку, и он позвонил в дверь.

– Лучше бы ты милицию, то есть полицию, вызвал.

– Мне некогда было вызывать полицию. Вылезай.

Маня вылезла из ванны, и он завернул ее в полотенце.

Бедная моя, думал он, не переставая. Бедная моя девочка.

– А если бы ты с ними не справился?

– Маня.

– Нет, но двое мирных граждан, один писатель, а другой журналист, на двоих бандитов! А если бы они были вооружены и очень опасны?

– Маня.

– А если бы они стали в тебя стрелять?!

– Они не стали в меня стрелять. – Тут он вдруг рассердился – на нее, на себя и на жизнь, повернувшую в другую сторону! – Я знал, что их двое. Ты по телефону сказала, что заманишь их на кухню. У меня есть ключи. И я служил в армии! И Денис служил, я спросил у него по дороге.

– Что толку от вашей армии?

– От армии, может, и нет никакого толку, но мы были… готовы. А эти твои гопники – нет. Только и всего.

– Да вы, батенька, Джеймс Бонд, – радостно сказала голая Маня Поливанова, притянула Алекса к себе и обняла изо всех сил горячими мокрыми руками, левая кисть висела плетью. И поцеловала в щеку. – Спасибо тебе.

…Ничего хуже этого она не могла сказать и сделать!..

Только поблагодарить, вот так – искренне, дружески и голышом.

Нет, было еще что-то плохое, трудное, кажется, вчера, или в прошлом веке, или в прошлой жизни, она тогда тоже сказала что-то очень бодрым голосом, а потом еще потрепала его по плечу, а потом помахала рукой на прощание, но сейчас пережить ее «спасибо» он не смог.

Он сунул ей в руки полотенце и ушел.

Он дошел до двери спальни, за которой громко разговаривали и кто-то коротко хохотнул, потом все смолкло, и опять заговорили.