— Увы! Она в конце концов обратила внимание на конверты, надписанные мужским почерком. На прошлой неделе она подвергла меня допросу. — Андре пожала плечами. — Все равно рано или поздно пришлось бы признаться.
— Ну? И что она?
— Я все ей рассказала. Она не просила показать письма Паскаля, да я бы и не показала, но рассказала все. Она не запретила мне с ним переписываться. Сказала, что ей надо подумать.
Взгляд Андре обежал комнату, как будто в поисках поддержки. Суровые книги и портреты предков вряд ли годились для того, чтобы обнадежить ее.
— Мама была очень недовольна? Когда вы узнаете о ее решении?
— Понятия не имею. Она ничего не комментировала, только задавала вопросы. И сухо заключила: мне надо подумать.
— У нее нет причин быть против Паскаля! — воскликнула я. — Даже с ее точки зрения это совсем не плохая партия.
— Не знаю. В нашем кругу браки так не заключаются, — ответила Андре с горечью. — Брак по любви — это подозрительно.
— Но вам же не запретят выйти замуж за Паскаля только потому, что вы его любите!
— Не знаю, — рассеянно повторила Андре.
Она быстро взглянула на меня и отвела глаза:
— Я даже не знаю, собирается ли Паскаль на мне жениться.
— Да полно! — удивилась я. — Он не говорил вам, потому что это само собой разумеется. Для Паскаля любить и хотеть жениться — синонимы.
— Он никогда не говорил, что любит меня.
— Я знаю. Но в Париже перед отъездом вы в этом не сомневались. И были правы. Это же бросается в глаза!
Андре несколько минут сидела молча, поигрывая медальонами.
— В первом письме я написала Паскалю, что люблю его. Наверно, зря, но… Как бы это объяснить… Промолчать — на бумаге — получается все равно что солгать.
Я кивнула. Андре никогда не умела притворяться.
— Он ответил мне прекрасным письмом. Но написал, что не чувствует себя вправе произносить слово «любовь», что ни в обычной его жизни, ни в религиозной для него не существует ничего очевидного: он должен проверить свои чувства.
— Не беспокойтесь, — сказала я. — Паскаль всегда упрекал меня за то, что я сужу обо всем, не подвергая свое мнение проверке. Такой уж он! Ему нужно время. Но испытание быстро все подтвердит.
Я неплохо знала Паскаля и понимала, что он не лукавит, но досадовала на его нерешительность. Андре гораздо лучше ела бы и спала, будь она уверена в его любви.
— Вы сообщили ему о разговоре с мамой?
— Да.
— Вот увидите: как только он испугается, что ваши отношения могут оказаться под угрозой, он перестанет колебаться.
Андре покусывала один из своих медальонов.
— Поживем — увидим.
— Нет, Андре, вы в самом деле воображаете, что Паскаль может любить другую женщину?
Она замялась:
— Он может обнаружить, что у него нет призвания к браку.
— Неужели, по-вашему, он еще не отказался от мысли стать священником!
— А что, если он не отказался бы от нее, если б не встретил меня? Что, если я ловушка, расставленная перед ним, чтобы сбить его с истинного пути…
Я посмотрела на Андре с тревогой. Янсенистка, говорил Паскаль. Хуже: она подозревала Бога в дьявольских происках.
— Это абсурд, — возмутилась я. — Я еще допускаю, если уж на то пошло, что Бог может искушать души, но не обманывать их!
Андре пожала плечами:
— Говорят, нужно верить, ибо это абсурдно[29]. И я постепенно заметила: чем более абсурдными кажутся какие-то вещи, тем более вероятно, что они окажутся правдой.
Мы еще некоторое время обсуждали это, как вдруг дверь библиотеки отворилась.
— Что вы тут делаете? — раздался тоненький голосок.
Это была Деде, двойняшка в розовом, любимица Андре.
— А ты? — спросила Андре. — Почему ты не в кровати?
Деде подошла поближе, приподняв обеими руками длинную белую ночную рубашку.
— Меня разбудила бабушка, она зажгла лампу и спросила, где ты. Я ответила, что пойду посмотрю…
Андре встала:
— Будь хорошей девочкой, я скажу бабушке, что мне не спалось и я пошла в библиотеку почитать. Не говори ничего о Сильви — мама будет меня ругать.
— Это обман, — заявила Деде.
— Обманывать буду я, а ты только промолчишь, — твердо сказала Андре. — Я большая, а большим иногда разрешается обманывать.
— Хорошо быть большой, — вздохнула Деде.
— Есть свои плюсы и свои минусы. — Андре погладила ее по голове.
«Какое рабство!» — негодовала я, поднимаясь по лестнице. Каждый шаг контролируется матерью или бабушкой и немедленно оказывается примером для младших сестер. И за каждую свою мысль она должна давать отчет Богу!